приятному и бесцельному безделью? Или примете участие в величайшем приключении, которое может выпасть обитателю речной долины?
Файбрас медленно произнес:
— Если я приму ваше предложение — повторяю, если я его приму — то я не хотел бы занять должность главного инженера. Я бы претендовал на место главы ваших воздушных сил.
— Но это не такой важный пост, как главный инженер!
— Он очень ответственный и потребует напряженной работы. Кроме того, мне нравится мысль о том, чтобы снова подняться в воздух и...
— Вы можете летать! Можете! Но вам придется служить под командованием фон Ритгофена. Понимаете, я обещал ему, что он станет начальником наших воздушных сил, которые будут состоять только из двух аэропланов. Что вам за дело, кто будет главным, если вы сможете летать?
— Это вопрос профессиональной чести. Я налетал на тысячи часов больше, чем Ритгофен. Я имел дело с самолетами гораздо более сложными и скоростными. Наконец, я был астронавтом. Я высаживался на Луне, на Марсе, на Ганимеде и достиг орбиты Юпитера.
— Это ничего не значит, — сказал Сэм. — Самолеты, на которых вы будете летать, очень примитивны. Они больше похожи на аэропланы времен первой мировой войны, которые пилотировал Лотар.
— Итак, ниггер должен знать свое место?
— Это нечестно! — вскричал Сэм. — Вы можете стать главным инженером! Под вашей командой будет тридцать пять человек! Вы получите звание капитана, обещаю вам! Только не заставляйте меня нарушать обещание Лотару!
Файбрас встал.
— Вот что я скажу вам. Я помогу строить корабль и обучу ваших инженеров. Но все это время я хочу еще и летать. Когда же придет срок отправляться в путь, мы вернемся к этому разговору.
— Я не нарушу своего обещания Лотару, — произнес Сэм.
— Пусть будет так. Но многое может случиться за это время.
Итак, одна проблема была решена, но зато в будущем маячила
другая. Барабаны донесли разрешение из Соул Сити использовать Файбраса. По-видимому, Хаскинг хотел, чтобы Файбрас как следует познакомился с судном; тогда, в некий день, он мог бы выполнить функции главного инженера Корабля для самого Хаскинга. Кроме того, в планы Файбраса, возможно, входило устранение фон Ритгофена — до того, как Корабль будет спущен на воду. Файбрас не выглядел подобно хладнокровному убийце, но внешний вид ничего не значил — как обнаружило бы любое разумное существо, прожив несколько лет с человеческой расой.
Тремя днями позже Хаскинг сообщил, что он согласен значительно увеличить поставки бокситов Пароландо в обмен на аэроплан. Файбрас перегнал его на тридцать одну милю, к северной границе Соул Сити, где другой летчик — негр, который был генералом военно-воздушных сил США, принял самолет. Через несколько дней Файбрас вернулся обратно на парусном судне.
Батакайтор и электрические моторы работали превосходно. Вначале их опробовали на малой мощности, и гребные колеса начали медленно вращаться. Затем вращение ускорили так, что лопасти гигантских колес стали со свистом рассекать воздух.
Настанет время — и от верфи до речного берега будет вырыт канал; тогда огромный Корабль легко пройдет в Реку своим ходом.
У фон Ритгофена и Гвиневры возникли некоторые осложнения. Лотар имел репутацию «смертельного» мужчины, и он не мог вынести длительную связь. Как правило, это ему не удавалось и дело ограничивалось кратковременным флиртом. У Гвиневры было определенное мнение о взаимной верности, которое Лотар, в принципе, разделял — но только теоретически. Практика — вот где он спотыкался.
От Хаскинга пришло новое сообщение. Он намеревался нанести визит в Пароландо в течение двух ближайших дней. Он хотел провести ряд совещаний по поводу их торговых отношений, проинспектировать уровень жизни черных граждан Пароландо и взглянуть на Корабль.
Сэм ответил, что будет счастлив принять Хаскинга. На самом деле, он не испытывал этого чувства, но суть дипломатии — притворство. Приготовление обиталища для Хаскинга и его многочисленной свиты, подготовка к совещанию так заняли Сэма, что он не имел возможности наблюдать за работами на Корабле.
Пришлось также заниматься приемом многочисленных судов с рудой из Соул Сити. Хаскинг прислал в три раза больше груза, чем обычно — по-видимому, чтобы продемонстрировать свою искренность, миролюбие и стремление к взаимопониманию. Сэм предпочел бы равномерное поступление грузов, но сейчас было необходимо сделать значительный запас руды на небольшой период времени. Шпионы сообщали, что Иэясу уже подготовил несколько крупных флотилий и собрал огромное количество воинов с обоих берегов Реки. И он отправил несколько посланий в Селинайо, требуя, чтобы экс-графиня перестала засылать миссионеров на его территорию.
Судно Хаскинга прибыло за четыре часа до полудня. Это был большой двухмачтовый корабль в сотню футов длиной с продольным парусным вооружением. Телохранители Хаскинга, рослые черные молодцы со стальными боевыми топорами и ружьями модели «Марк-1», промаршировали по трапу. На них были черные юбки-кильты; шлемы, кирасы и башмаки из кожи речного дракона тоже имели черный цвет. Охранники выстроились в шесть рядов с каждой стороны трапа и тогда на сходнях показался сам Хаскинг.
Это был высокий, хорошо сложенный человек с темно-коричневой кожей, глазами с узким косоватым разрезом, широким сплющенным носом, толстыми губами и упрямым подбородком. Его прическа представляла образец «естественного» стиля. Сэм не привык лицезреть подобную шапку курчавых волос на голове негра. В этом таилось нечто бунтарское, непристойное; волосы негра должны быть коротко острижены. Это чувство не покидало его, хотя Файбрас объяснил, что для черных американцев второй половины двадцатого века подобный «естественный» стиль являлся символом борьбы за свободу. Для них коротко остриженные волосы ассоциировались с угнетением, которому подвергались черные со стороны белых.
Хаскинг носил черный плащ, черный китель и кожаные сандалии. Его единственное оружие — стальная рапира в ножнах — висело на широком кожаном ремне.
Сэм подал сигнал — и орудие произвело двадцать один выстрел. Оно находилось на вершине холма на краю равнины. Салют был дан не только для того, чтобы оказать почести Хаскингу; предполагалось, что орудие произведет на него определенное впечатление. В долине Реки только Пароландо располагало артиллерией — включавшей, впрочем, единственную 75-миллиметровую пушку.
Последовали официальные представления. Хаскинг нё предложил руки ни Сэму, ни Джону, ограничившись легким наклоном головы. Оба вождя Пароландо были предупреждены Файбрасом, что Хаскинг обменивается рукопожатиями только с теми людьми, которых считает старыми испытанными друзьями.
Они беседовали о разных пустяках, пока чаши Хаскинга и его людей выставлялись на вершину ближайшего грейлстоуна.
После полудня, когда наполненные едой чаши были сняты с камня, главы государств, сопровождаемые их телохранителями и почетной стражей, направились во дворец Джона. Джон настоял, чтобы первая встреча происходила на его территории — несомненно, чтобы показать Хаскингу, кто первенствует в дуумвирате Пароландо. На этот раз Сэм не возражал. Файбрас, несомненно, проинформировал Хаскинга, как обстоят дела между Клеменсом и Джоном Ланкастером.
Итак, в ближайшие часы Сэм с угрюмым изумлением наблюдал, как экс-короля Англии поносили в его собственном доме. Хаскинг перехватил инициативу и завел скучнейшую язвительную речь о всех несчастьях, которые белые причинили черным. Было мучительно признавать, что обвинения Хаскинга во многом являлись справедливыми. Он говорил правду — Сэм был готов согласиться с этим. Дьявол, он сам видел что такое рабство, и он видел последствия Гражданской войны. Он родился и вырос в обществе рабов и рабовладельцев — намного раньше, чем Хаскинг появился на свет. Дьявол, ведь это он написал «Гекльберри Финна», «Простофилю Вильсона» и «Янки из Коннектикута».
Не имело смысла говорить Хаскингу о подобных материях. Хаскинг просто не обращал на него внимания.
