нападающих и защитников сконцентрируется на равнине под бетонной стеной плотины. Задолго до этого он сам скрылся в речном тумане на небольшом судне.
— Значит, вас не было во дворце, когда люди Хаскинга обстреливали его из пушки? — спросил Сэм.
— Конечно, — ответил Джон, расплываясь в хитрой улыбке. — Я находился на несколько миль севернее и спешил навстречу Иэясу. Вы никогда не были доброго мнения обо мне, Сэмюэль. Но теперь вам следовало бы упасть передо мной на колени и с благодарностью поцеловать мою руку. Без меня вы бы потеряли все.
— Я бы все сохранил, если б Ваше Величество сочло возможным предупредить меня о нападении Хаскинга, — язвительно сказал Сэм. — Мы могли устроить ему ловушку.
Лучи восходящего солнца упали на рыжеватую шевелюру Джона, осветили его лицо и хитрые серо- голубые глаза.
— О, да! Но проблема Иэясу осталась бы нерешенной. Теперь ее не существует и никто не может помешать нам захватить все земли, в которых мы нуждаемся — включая бокситы и платину Соул Сити, а также иридий и вольфрам Селинайо. Я полагаю, теперь у вас нет возражений против присоединения этих территорий?
Дальнейшие события напоминали сказочный сон. Хаскинг был взят в плен, а Гвиневру нашли живой и невредимой. Во время нападения Иэясу они оба находились на западных холмах, откуда Хаскинг собирался нанести внезапный удар по армии захватчиков. Но его планы нарушило наводнение; край потока залил окружающую местность. Гвиневре удалось вовремя подняться на холм, хотя она чуть не захлебнулась. Хаскинга подхватило потоком и швырнуло на дерево. У него были сломаны обе ноги и рука; очевидно, он получил и сильное внутреннее повреждение.
Сэм и Джон поспешили туда, где под железным деревом лежал умирающий Хаскинг. Навстречу им бросилась Гвиневра; она с плачем обняла Сэма и Лотара. Пожалуй, Сэма она обнимала гораздо дольше, чем фон Ритгофена, что не было удивительным — последние несколько месяцев они с Лотаром почти непрерывно ссорились.
Джон собирался прикончить Хаскинга с помощью изощренных пыток и хотел предаться этому приятному занятию сразу же после завтрака. Сэм яростно возражал. Он понимал, конечно, что Джон мог поставить на своем — его люди в пять раз превосходили по численности сторонников Сэма. Но в этот момент он потерял всякую осторожность. И Джон уступил. Он еще нуждался в Сэме и верных ему специалистах.
Лицо Хаскинга было серым.
— У тебя была своя мечта, Белый Сэм, — произнес он слабым голосом, — а у меня — своя. О земле, где братья и сестры могли бы жить в мире и открывать друг другу свои души. Где были бы одни черные. Тебе не понять, что это значило для меня. Ни белых дьяволов, ни глаз их, следящих за моим народом. Только черные братья по духу. Это было бы так близко к раю, насколько возможно в этом адском мире. Конечно, мы не избежали бы трудностей — невозможно прожить без проблем, парень. Но они не имели бы отношения к белым. То были бы наши проблемы... Но моей мечте не суждено было сбыться.
— Вы могли осуществить все это, — сказал Сэм, — если бы немного подождали. Завершив строительство Корабля, мы оставили бы железо любому желающему. И тогда...
Лицо Хаскинга исказилось. Его черная кожа покрылась предсмертной испариной, мышцы напряглись от боли.
— Парень, ты, наверное, сошел с ума! Ты и в самом деле думаешь, что я поверил сказке о твоем предполагаемом плавании в поисках Великой Чаши? Я знаю, как ты собирался использовать это судно! Ты покорил бы нас, чернокожих, и снова заковал бы в цепи! Старый белый южанин вроде тебя...
Хаскинг закрыл глаза. Сэм воскликнул в отчаянии:
— Вы ошибаетесь! Если бы вы знали меня, если бы вы взяли на себя труд прочитать и понять мои книги, вы не отождествляли бы меня с...
Хаскинг открыл глаза и прошептал:
— Ты способен лгать нигтеру даже когда он умирает, не так ли? Послушай! Этот нацист, Геринг — вот кто действительно потряс меня! Я не велел мучить его, только прикончить побыстрее, но эти арабы- фанатики... ты их знаешь... Одним словом, Геринг передал мне послание... «Здравствуй и прощай, духовный брат мой»... — или что-то в этом роде. «Я прощаю тебя, потому что ты не ведаешь, что творишь»... Каково, а? Послание, полное любви и прощения — от проклятого нациста! Но ты знаешь, он изменился. И, может быть, он прав. Возможно, все эти приверженцы Второго Шанса правы: кто ведает? Глупо воскрешать нас молодыми и здоровыми, чтобы мы снова терзали друг друга — глупо, не правда ли?
Он пристально уставился на Сэма и прохрипел:
— Пристрели меня! Избавь от мучений! Больно... Так больно...
Лотар шагнул вперед и встал рядом с Сэмом.
— После того, что ты сделал с Гвиневрой, я буду рад выполнить твою просьбу.
Он направил ствол кремневого ружья в голову Хаскинга. Тот криво усмехнулся и прошептал:
— Насилие в ответ на насилие? На Земле я поклялся никогда не прибегать к нему, но эта женщина пробудила во мне дьявола... Ну, и что с того? Разве мало черных женщин-рабынь изнасиловали вы, белые собаки?
Сэм повернулся и пошел прочь. За его спиной раздался выстрел. Его передернуло, но он продолжал свой путь. Это было самое лучшее, что Лотар мог сделать для Хаскинга. Завтра он снова будет прогуливаться по берегу Реки живой и невредимый, где-то в тысячах миль от Пароландо. Когда-нибудь они с Сэмом могли еще увидеться, хотя Сэм не испытал бы радости от этой встречи.
Его нагнал Лотар, пропахший ружейным порохом.
— Я должен был дать ему умереть в муках. Но от старых привычек трудно избавиться. Я хотел его убить — и убил. Этот черный дьявол еще улыбался мне. Я разнес его улыбку на клочки — вместе с его головой.
— Не надо больше об этом, — ответил Сэм. — Мне и так плохо. Я готов все бросить и переключиться на деятельность миссионера. — Он слабо улыбнулся и продолжал: — Пожалуй, в настоящее время только мученики доктрины Второго Шанса знают, за что они принимают страдания.
— Это пройдет, — сказал Лотар. Он оказался прав — но для забвения понадобилось три года.
Жизнь продолжалась. Ландшафт снова стал похож на поле битвы, зловонное, черное от копоти и дыма. Но великий Корабль был достроен. Осталось только испытать его. Завершен последний штрих — белый корпус Корабля украсился большими черными буквами названия. На обоих бортах, десятью футами выше ватерлинии, было написано: «НЕНАЕМНЫЙ».
— Что это означает? — спрашивали Сэма многие.
— Именно то, что написано, — улыбался в ответ Сэм, — в отличие от большинства слов, написанных или сказанных когда-либо. Ни один человек не сможет нанять этот Корабль. Это — свободное судно и его команда — свободные люди. Они никому не служат.
— А почему корабельный катер называется «НЕ ВЕШАТЬ ОБЪЯВЛЕНИЙ»? — интересовались любопытствующие.
— Это название пришло ко мне во сне, — отвечал Сэм. — Однажды мне приснилось, что кто-то пытается повесить на катер объявление и я сказал ему, что это судно построено не с целью рекламы. «Вы что — принимаете меня за торгового агента Бар-нума?» — сказал я ему.
В этом сне было еще кое-что, но об этом Сэм рассказал только Джо Миллеру.
— Знаешь, этот человек, который клеил объявления... объявления, возвещавшие о создании великого Корабля... он обернулся — и я узнал себя! Я был двумя людьми одновременно в своем сне!
— Я не понимаю этого, Тэм, — сказал Джо.
Сэм махнул на него рукой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
