Просто Гинс, как человек достаточно воспитанный, не мог позволить себе громкого разговора, который мешал бы окружающим. Ясно одно: из всех присутствовавших в зале Гинс и его студент были для профессора наиболее близкими или приятными людьми. В их число, пожалуй, можно включить и профессора Суни. Уж очень тепло улыбался ему Фэтон.
С Дюком откровенного разговора, к сожалению, не получилось. Надо чтобы он обязательно получился с профессором Гинсом. По крайней мере, Гинс знает истинную научную ценность аппарата.
Инспектор аккуратно сложил все фотографии и положил их в ящик стола. Потом через дежурного вызвал комиссара Муттона. Комиссар явился минут через десять.
— Присаживайтесь, комиссар, — кивнул он на стул.
Муттон вяло прошел к столу, помедлив сел. Роль мальчика на побегушках у столичного детектива вызывала в нем глухое раздражение. При высоком росте и нормальной полноте комиссар, однако, не производил впечатления физически сильного человека. Казалось, природа истратила все отпущенные для него силы на то, чтобы вытянуть его вверх. Слишком узкие бедра и плечи Муттона сразу бросались в глаза. Голова, большая, чуть сплющенная книзу, словно бы сгибала Муттона под своей тяжестью.
Но самым запоминающимся в нем было лицо. Широкий подбородок, толстые слегка вывернутые губы, полные щеки с густыми бакенбардами, большие круглые глаза и бугристый лоб.
Вытянув вперед прямые, как палки, ноги, Муттон скучающе смотрел вбок от инспектора, в окно, выжидая, когда тот соизволит заговорить.
Яви намеренно затягивал паузу, делая вид, что углублен в отчет. Нужно было сразу поставить комиссара на место, дабы в будущем не возникало никаких недоразумений.
— Вы получили телетайпное сообщение от комиссара Снайда? — нарушил, наконец, тишину инспектор.
Муттон вздрогнул и резко подобрал ноги. Фамилия главного комиссара полиции подействовала на него, как щелчок хлыста на дрессируемого животного.
— Пока нет, — ответил комиссар. Голос у него был грубый и без всяких интонаций.
— Вы в соответствии с приказом Снайда поступаете в мое полное распоряжение, — намеренно суровым тоном сообщил Яви. — И поэтому, пожалуйста, без всяких претензий.
Инспектор прямо посмотрел в лицо Муттона. Тот было недовольно повел плечами, но, спохватившись, вернул их в прежнее положение.
— Приказ еще не получен, господин инспектор. — Муттон скроил нечто похожее на улыбку, и на всем лице самыми заметными стали зубы, длинные и плоские. — Кроме того, господин инспектор, нужно учитывать и то, что я по горло занят обычными делами комиссариата. Работы с каждым днем становится все больше и больше.
— Что вы имеете в виду? — недовольно спросил инспектор.
— Я имею в виду нашу обычную работу: уголовщину. Нам приходится заниматься массой дел по ограблению квартир и продовольственных складов, которые имели место в последний период. Население продолжает оставаться в состоянии крайней политической активности. Комитет общественного спасения формально не распущен и по-прежнему остается в городе центром притяжения оппозиционных нашему правопорядку политических сил.
Муттон оторвал взгляд от носков своих форменных ботинок и уперся им в руки инспектора, лежавшие на столе.
— Глава комитета — профессор Гинс, — продолжал Муттон, — довольно сложная политическая фигура.
— Вот как! — воскликнул инспектор. — В чем выражается сложность?
Взгляд Муттона снова упал вниз. Он уже сожалел, что затеял разговор о Гинсе. Какое дело инспектору до его забот!
— Его действия трудно программировать. Мне до сих пор не ясна его политическая платформа. Одно известно: профессор способен на любую крайность, что он и доказал в присутствии Президента. Не могу простить себе, что разрешил своим людям пропустить его в зал заседания.
— Вы имели по этому поводу крупные неприятности? — спросил Яви.
Муттон впервые посмотрел в глаза инспектора.
— Я уже привык к ним.
— Понятно, господин комиссар. Я буду входить в ваше трудное положение и особенно не загружать лично вас работой по своему делу. Надеюсь, вы разослали по комиссариатам фотографии похищенных и аппарата?
— Это сделано.
— Прекрасно. Мне необходимо познакомиться с личными делами всех ваших работников и с досье, которыми располагает политический отдел вашего комиссариата.
— Мы располагаем досье на всех более или менее заметных граждан нашего города.
— Прекрасно. Мне нужен допуск к ним.
— Допуск будет, господин инспектор.
Муттон вскочил. По всему было видно, что разговор с инспектором тяготит его, и он не чаял поскорее покинуть кабинет.
— Благодарю вас, комиссар. Вы свободны. — усмехнулся Яви.
Муттон неуклюже поклонился и исчез в мгновение ока. Яви не удержался от улыбки. Трудно было ожидать от комиссара такой прыти.
Несколько минут понадобилось, чтобы связаться с комиссаром Снайдом. Инспектор просил, чтобы тот как можно скорее отправил в Лин отчеты о наиболее крупных делах по промышленному шпионажу за последние пять лет, которые проходили через аранскую полицию и через Интерпол, а также о похищении ученых. И еще инспектор выразил желание, чтобы комиссар откомандировал в его распоряжение старшего инспектора Бейта и эксперта Дину Уэбер. Оба они в свое время работали под руководством Яви и считали его своим наставником. Инспектор уже сожалел, что не взял их с собой с самого начала. Работы ожидалось много.
Было уже шесть часов вечера. Время бежало, не принося пока никаких результатов по делу.
Инспектор спустился вниз, где стояла его машина, которую он про себя окрестил «Драконом», хотя в ней не было ничего драконовского. От обычных она отличалась лишь тем, что задняя и передняя части ее были совершенно одинаковыми, а водительское кресло размещалось ближе к середине салона.
Минут через двадцать инспектор уже сидел в студии видеозаписи линской телекомпании и просматривал запись заседания Ученой комиссии, в котором принимал участие профессор Фэтон.
Режиссер работал стандартно, уделяя все внимание трибуне и президиуму. Просмотр не добавил ничего к уже известному, и поэтому инспектор покидал телевидение, сожалея о напрасно потерянном времени.
Он поужинал в небольшом ресторанчике и решил сегодня же приступить к осмотру квартиры потерпевшего.
Изученный протокол предыдущего осмотра свидетельствовал о том, что Муттон и его помощники поработали в квартире обстоятельно, но дальше голой констатации фактов не пошли. Факты же эти вызывали много вопросов, которые инспектор и надеялся разрешить при личном осмотре.
Яви заинтересовало здесь несколько моментов. Софа с неубранной постелью, расположение журнального столика и кресел. Последние почему-то стояли у окна. Если же судить по потертостям на паркете, то столик и кресла должны были стоять в центре комнаты. И еще инспектора смущали следы.
Неубранная постель на софе… Если в доме с первого на второе января был раненый, а это почти доказано, то одному из приятелей в ту ночь пришлось спать на софе, потому что в спальне диван-кровать и кушетка. В гостиной спал Фэтон, ибо Нейман, как доктор, не мог не быть рядом с раненым. В последнюю ночь на кушетке никто не спал. Это очевидно. К моменту возвращения Фэтона с заседания Ученой комиссии постель оставалась на софе, и он, поленившись переносить ее в спальню, улегся в гостиной.
Инспектор отогнул уголок простыни и сел на софу. Без пиджака, с расстегнутым воротом рубашки он имел домашний вид.
Пол затоптан у столика… Фэтон и Нейман дома ходили безусловно в шлепанцах… Они, кстати, лежат в прихожей.
