эти могут быть просто вульгарными уголовниками.
Эгрон спокойно посмотрел на собеседника.
— Вы заблуждаетесь, профессор. Мы не уголовники, и скоро вы поймете…
— Вы не боитесь, что Астероллы вступятся за меня? — резко спросил Фэтон. Это был его единственный козырь.
— Бросьте шутить, профессор! Неужели вы думаете, что эти парни вмешаются в наши дела. Не понимаю, отчего вы упорствуете?
Фэтон насупился еще больше. Он чувствовал, как в нем поднимается волна исступленного гнева. Схватить бы сейчас за горло этот набитый требухой мешок и не разжимать рук до тех пор… Никогда еще профессор не испытывал такой жгучей ненависти. Наверное, на лице его была написана вся гамма испытываемых им чувств. Эгрон невольно подобрался.
— Успокойтесь, профессор. Мы взрослые, здравомыслящие люди. Я примерно предполагаю, что вы сейчас думаете. Вы думаете, что мы негодяи, лишившие вас свободы и присвоившие вашу собственность.
Эгрон помолчал. Профессор исподлобья посмотрел на него и разжал кулаки.
— Допустим, мы сейчас же возвратим вам свободу и вашу собственность. Что вы предпримете?
— Это не ваша забота.
— Правильно — не наша. И все-таки давайте помыслим. Вы, безусловно, человек честный, порядочный и, как мы убедились, совершенно равнодушный к деньгам. Вы настоящий ученый. Вы ни за что не позволите себе использовать свою столь странную собственность для личного обогащения. Я не говорю вам комплиментов, а констатирую факты. Итак, кому вы можете довериться? Полагаю, государству, ученому миру и так далее, через государство, конечно. Ведь так?
Профессор невольно кивнул. Толстяк рассуждал вполне логично.
— Но, господин профессор, что такое наше государство?
Профессор поднял голову и с интересом посмотрел на собеседника.
— Это мы, господин профессор, крупный бизнес, предприниматели, банкиры. Если отбросить всякую пропагандистскую чепуху, все ширмы и щиты, которыми мы прикрываемся, то истина в одном: наше государство — это мы, наши интересы, наши цели, наша политика и наши желания. Я, заклятый враг коммунистов, признаю перед вами их правоту, потому что нужно, хотя бы для самого себя, быть реалистом. Когда это поймут все, нам будет крышка. Но такого никогда не произойдет, потому что мы никогда не позволим, чтобы все поняли то, что понимаем мы. Реальная власть всегда была и будет в наших руках. Таким образом, господин профессор, отдав свою собственность в руки государства, вы отдадите ее большому бизнесу, то есть нам, с той лишь разницей, что нас будет слишком много, и мы начнем грандиозную драку за обладание вашей собственностью.
Эгрон раскурил новую сигару, нажал на кнопку звонка. Через несколько минут знакомая горничная поставила перед собеседниками горячий кофе. Эгрон с наслаждением глотнул кофе, чмокнул губами.
— Извините, профессор. Люблю хороший кофе и никак не могу избавиться от дурной привычки чмокать губами.
Профессор обхватил руками горячую чашку и никак не отреагировал на извинение толстяка.
— Чтобы начать работу над информатором, нужна уйма денег. Для его первичного изучения нужен огромный штат ученых, непременно самых талантливых и известных, а значит, самых дорогих. Необходимо создать единый научный центр с массой лабораторий. Нужно разместить массу заказов на производство оборудования для этих лабораторий. Но не это самое главное. В конце концов государство сможет преодолеть финансовые трудности, разумеется, с нашей помощью. Представляете себе, какая пойдет драчка за размещение подрядов, за руководство работами и прочее. Масса наших толкачей во всех правительственных учреждениях начнут беспощадную грызню и каждый за интересы своего хозяина. Ведь все наши депутаты-парламентарии, за исключением некоторых, с потрохами давно куплены нами. Толстяк сделал паузу, отхлебнул кофе.
— Когда в деле участвует слишком много хозяев, оно либо заканчивается полным провалом, либо порождает анархию. Каждый будет считать своим правом сунуть свой нос в эту кашу. Нужно еще учитывать, что не мы одни существуем в мире. Разве мы застрахованы от того, что другие государства не заявят своего права на участие в деле. Если на информатор заявило право одно государство, то почему бы не заявить такие же права и другим?
Эгрон испытующе посмотрел в лицо профессора. Фэтон ощутил взгляд, но не поднял головы. Откровения собеседника породили в нем смятение. Ведь тот во всем был прав.
— Мы начали слишком крупную игру, профессор, и поэтому я так откровенен с вами. Вы, настоящие ученые, чаще всего не от мира сего. Вы верите в демократию, свободу, в справедливость, во все такие глупости. И в определенные моменты эта вера ставит вас под удар. Вы либо гибнете, либо начинаете работать на нас. У вас есть другой выход — переметнуться к коммунистам, к парням с ясными головами. Но в нашей стране коммунисты слабы. У них нет ни свободы, ни денег, чтобы поддержать вас. Они самостоятельно не поднимут такую махину. Полиция живо сцапает вас вместе с ними, на законном основании конфискует вашу собственность и в придачу ко всему лет на десять упрячет в тюрьму за преступление, которое специально для вас придумают наши юристы. Если вы попытаетесь переметнуться в какую-нибудь коммунистическую страну, вас там не примут. Подобный шаг рассчитывается как вмешательство в дела другого государства. А такие действия на международной арене никак не вписываются в их теорию невмешательста и мирного сосуществования. Ни одно коммунистическое правительство не пойдет на открытую связь с вами. Другое дело — договориться и исчезнуть тайно. Им не нужно ни у кого занимать деньги, биться над проблемой размещения заказов и прочая, прочая, прочая. Они могут создать базу и спокойно работать над информатором. Но и они не застрахованы от огласки. Представьте себе, какой будет скандал. Да и вряд ли вам удастся улизнуть к ним. С того момента, как вы нас покинете, а мы можем это сделать, если вы очень будете настаивать, каждый шаг ваш будет известен всему миру. Такова ситуация, профессор, и таковы ваши перспективы в нашем демократическом государстве.
— Что же предлагаете вы? — голос профессора прозвучал глухо.
— Мы предлагаем дело, — улыбнулся Эгрон. — Мы, три хозяина, совершаем с вами законную сделку с участием государственного нотариуса. Вы продаете нам свои игрушки за… два миллиона, если один миллион вам кажется мало. Мы в свою очередь заключаем с вами контракт, по которому вы будете назначены на должность главного руководителя всех работ, связанных с расшифровкой информатора. Ваш оклад — сто тысяч крон в месяц. В наше дело мы не пустим никого, и никто не упрекнет нас, потому что мы частные лица.
— Не понимаю, какая вам выгода?
— Для вас это неважно. Мы будем полностью финансировать расходы по вашей работе, отдадим вам и информатор, и письмо. Работайте на здоровье. Мы вам мешать не будем, вы нам. Разве не разумное предложение, профессор?
Фэтон поднял глаза, посмотрел прямо в лицо Эгрона. Сейчас оно не вызывало в нем ни раздражения, ни протеста, ни симпатии тем более. У Фэтона было такое чувство, будто в него выстрелили свинцовой болванкой, которая ударила прямо в сердце и выплеснуло из него все.
— Подумайте, прикиньте, но не затягивайте решение вопроса, — мягко проговорил Эгрон. — Мы деловые люди, и для нас время — деньги. Вы прекрасно понимаете, что присвоить ваши ценности и пустить их в оборот против вашей воли мы не можем. Да мы и не пошли бы на это. Мы не уголовники, как вы заметили в начале нашей беседы, нет, нет. Мы только деловые люди и предпочитаем действовать в рамках закона. — Эгрон внутренне усмехнулся. — Вы должны иметь в виду, — продолжил он, — что здесь вы в большей безопасности, чем были бы по другую сторону ограды этой виллы. Мне кажется, я достаточно ясно и откровенно обрисовал возможные варианты развития событий. — Эгрон в упор посмотрел на собеседника.
— Вы почти убедили меня, — угрюмо буркнул Фэтон. — В ваших откровениях заключены истины о… нашей великой демократии. Благодарю за очень предметный урок.
Профессор тяжело поднялся и, сгорбившись, пошел к выходу. Эгрон проводил его взглядом, в котором полыхало откровенное торжество. Теперь он не сомневался, что профессор примет их условия…
