— Тебе неудобно?
— Удобно, — покорным голосом ответила Кэрол Уоттерсон.
Девушка серьезно посмотрела на него, как бы прося, чтобы он забыл об этом. Видишь, я сейчас ничего не делаю. Пепельница казалась тяжелой. Если бы пепельница была у нее, подумала она, то можно было ударить его по голове и вышибить мозги…
Больше эмоции, чем сам образ расстроили Кэрол, которая не привыкла к таким сильным чувствам. Почему она должна хотеть вышибить мозги Большому Джиму?
— Сегодня ты что-то нервничаешь, — заметил Большой Джим, пристально разглядывая, сузив глаза, свою пленницу сквозь облако сигаретного дыма. — Тебя расстроила головоломка?
— Нет, мне нравится решать головоломку, — покачала головой Кэрол. Она отчаянно хотела переменить тему разговора. На конце сигареты собрался почти с дюйм пепла, она протянула сигарету и Большой Джим дал ей пепельницу. — Кто-то приходил сегодня… кто-то другой, я хочу сказать. Это был не Красавчик Дан.
— У тебя очень хороший слух, — похвалил Большой Джим, быстро добрея. — Да, это был не Красавчик Дан.
— Я знаю этого человека?
Большой Джим покачал головой.
— Последняя затяжка и в постель.
— Я не слышала, чтобы сегодня пела Великолепная Герти.
— Боюсь, Великолепная Герти простудилась.
— А, так значит, это она кашляла.
— Ты права, кашляла она.
Большой Джим погасил свою сигарету и встал с шезлонга. Он был дюймов на восемь выше Кэрол. Когда он смотрел на нее сверху вниз, она видела, как свет отражается на большой плеши. Большой Джим ловко выхватил сигарету у нее из пальцев и положил в пепельницу. Потом дотронулся рукой до белокурого затылка, как бы обнимая его. У него были мозолистые руки и пальцы со сломанными ногтями. Кэрол не нравилось, что Большой Джим стоял так близко и дотрагивался до нее… это смутно напоминало ей что-то страшное, происшедшее в жаркий голубой день, напоминало Большого Джима со злым лицом, гривой рыжих волос и в больших солнцезащитных очках. Его губы сосредоточенно сжались, когда он…
Вышибить ему мозги и… конечно, конечно… БЕЖАТЬ!
Бежать, подумала она, облизнула губы и беспомощно посмотрела на своего тюремщика. Но как могла такая глупость прийти ей в голову? Куда она могла бежать? К тому же ей здесь нравилось.
— Мне здесь нравится, — успокаивающе произнесла Кэрол, словно отвечала на его немой вопрос.
— Ну и замечательно, дорогая. Но ты сегодня что-то нервничаешь. Сдается мне, я знаю причину твоего возбуждения — ты не выпила сегодня за ужином свой чай.
Обычно Кэрол забавляло, когда он говорил, притворно растягивая слова. Она всегда хихикала над его глупым произношением, но на этот раз ей почему-то было не до смеха. Ей сейчас было не до смеха потому, что несмотря на шутливый тон он обвинял ее в чем-то серьезном. Для нее было почему-то важно пить чай во время каждой еды, причем весь. От нее постоянно требовали, чтобы она выпивала чай до последней капли.
Но она просто не хотела этот чай. Он ей ужасно надоел. Поэтому сегодня после ужина она и вылила целую чашку в унитаз.
Судя по всему Большой Джим как-то узнал о ее проступке, и она уже собиралась покорно во всем признаться, чтобы он перестал смотреть на нее темными глазами, в которых виднелись веселые огоньки, и осуждающе надувать похожие на сосиски губы, попросить его выключить свет и оставить ее в покое. Но произошло что-то совершенно неожиданное: в ее сердце откуда-то вползла холодная решимость солгать. Обмануть Большого Джима даже по какому-нибудь пустяку было очень трудно. Однако девушка сконцентрировала все свое внимание на этой холодной решимости и волнении, которое вызывала сама мысль солгать Большому Джиму. Собрав в кулак всю свою волю, она смогла заставить себя сказать:
— Нет, я выпила свой чай.
— Гммм, — недоверчиво пробурчал Большой Джим, по-прежнему не сводя с нее пристального взгляда. В конце концов он поверил ей, и ее охватило ликование крошечной победы. — Наверное, Кр… я хочу сказать, Великолепная Герти, наверное, ошиблась. Все в порядке, ничего страшного. — Он достал из кармана рубашки пластмассовый пузырек, наполовину наполненный красно-белыми таблетками, и вытряхнул две на ладонь. — Будь хорошей девочкой, проглоти эти две таблетки перед сном.
— Хорошо, — кивнула Кэрол, потому что должна была пообещать принять таблетки. Однако это была еще одна ложь.
Но Большой Джим не собирался уходить, он хотел присутствовать при том, как она будет принимать таблетки. Джим отправился в ванную комнату, набрал в пластмассовый стакан воды и принес его Кэрол. Он стоял рядом с ней, когда она глотала таблетки.
Кэрол поставила стакан на ночной столик и свернулась калачиком на кровати, прижавшись лицом к подушке.
— Спокойной ночи, Большой Джим.
— Спокойной ночи, Кэрол. Великолепная Герти сказала мне, что завтра утром у нас будут оладьи.
— Я хочу, чтобы мои были с кленовым сиропом.
— Не беспокойся, будет тебе кленовый сироп.
Большой Джим выключил свет, и Кэрол смотрела через плечо, как он спустился по лестнице и скрылся за занавесом, не дающим свету снизу проникнуть в ее спальню. Несколько секунд казалось, что в комнате царит кромешная тьма. Ее щека лежала на прохладной подушке. Кэрол зевнула. Большинство ночей она ложилась в постель, засыпала и потом просыпалась только утром, когда ей приносили поднос с завтраком. Кэрол не помнила, как спала, не помнила снов…
Тревога оказалась какой-то мягкой. Ей показалось, что просто сердце сбилось с ритма, да кровь быстрее побежала по венам. Кэрол Уоттерсон села. Кровать под ней заскрипела, цепь со звоном зацепилась за полый столбик. Она не хотела глотать эти таблетки. Она не хотела спать, потому что ей было нужно многое обдумать. Ее беспокоило так много непонятных вещей.
Давным-давно жила собака, рыжевато-коричневая колли по кличке… Кэрол сильно напряглась, старясь вспомнить ее кличку, но она все время ускользала. Девушка зевнула и опять легла. Ей показалось, что она устала и у нее заболела голова.
…И колли радостно и уверенно бегала по окрестностям. Но порой она доставляла хлопоты или нечаянно пугала детей, поэтому ее приходилось сажать на цепь, прикрепленную к столбу на заднем дворе. Собаке очень не нравилось сидеть на цепи. Она выла, прыгала и старалась освободиться от ошейника. Колли сражалась изо всех сил, до полного изнеможения грызла цепь и лежала обессиленная с пеной на морде и безумными желтыми огоньками в глазах, но не могла освободиться.
Потом однажды ночью колли совершила невозможное. Она глубоко подрыла бетонное основание столба и, проявив фантастическую силу, просто выдернула его. Кэрол в ту лунную ночь наблюдала из окна спальни, как собака молча и упорно рыла землю. Она смотрела со смешанными чувствами потери и облегчения, как колли вырвалась на свободу. С беднягой поступили жестоко и несправедливо. Колли убежала, и больше ее никто не видел. Было неправильно сажать на цепь и собак, и людей. Было неправильно и несправедливо, что ее посадили на цепь.
Кэрол вновь села на кровати, и та слегка заскрипела. В горле у нее пересохло, перед глазами плясали веселые огоньки. Они сверкали, медленно взрывались и коварно исчезали, смущая ее и искажая все вокруг. Кэрол встала и неуклюже двинулась вперед, одной рукой придерживая цепь, чтобы та не зазвенела. У нее было такое ощущение, будто она страшно медленно пробирается по наклонной поверхности, колени цеплялись друг за друга. Сердце бешено стучало в груди, вокруг, казалось, пахнет лимонами. Кэрол не попала в дверь, ведущую в ванную комнату, и больно ударилась носом о косяк.
В ванной был свет, но Кэрол не стала его включать. В груди, как сухие листья, шелестел воздух. Она наощупь нашла унитаз и подняла крышку. Потом ногой закрыла дверь до тех пор, пока та не уперлась в цепь. После этого девушка оперлась на одну руку, нагнулась над унитазом и сунула два пальца свободной
