Его спросил я: — Что, скажи, с Наташей? — Черт знает что, увел какой-то хлюст!.. — Он говорил, спеша и заикаясь, Горячими словами обжигаясь, Как бы спеша их выбросить из уст. — J Zeiablos! — Закричал он в гневной краске. — J Maldita sea!— Видно, по-испански. Не странно ли, До этого момента Он говорил по-русски без акцента, Как будто не пришел издалека, Теперь же с подозрением предательств В минуту гнева для простых ругательств Чужого не хватило языка. Так в каждом при смятении душевном Рассудок в силах Уступает генам. Мне стало стыдно. С музой поневоле Мы оказались в своднической роли. Мне сводники всех рангов и мастей, Всех побуждений стали вдруг постылы. В них, в каждом, что-то от нечистой силы, Играющей соблазнами людей. Так Мефистофель, дьявол знаменитый, Свел Фауста С невинной Маргаритой. А мы, наоборот, Жуану в милость Подсунули коварную невинность. Не ревность ли его была виной? Одно лишь подозрение бесстыдства Внушает нашим женам любопытство. — Ты ревновал? — Не больше, чем любой. — Он говорил и долго и невнятно, Я ж расскажу короче, Но понятно. Событья сразу Наступили грозно: Она домой пришла позорно поздно, Не бросилась к своим вчерашним щам, Не стала объясняться даже вмале, Казалось, что все вещи ей мешали, Что и она мешала всем вещам, И самое печальное при этом, Решила спать не рядом, А валетом. Как спать валетом, Даже нет вопросов, Но это же не самый лучший способ. Читатель, сам представь и сам суди: Будь ее ноги красотою линий, Ну, скажем, даже ножками богини, Муж их не станет прижимать к груди. При сне таком по правилам, как малость, Нельзя брыкаться, А она брыкалась. Проснувшись И вздыхая то и дело, Наташа на Жуана не глядела. С печальными глазами, как в дыму. Сказала каждодневными словами, Что вечером зайдет на время к маме. Должно, зашла, но не пришла к нему. Супруг прождал один в своей квартире И час, И два, И три, И все четыре… И ворвались сомненья, Все круша, И дрогнула Жуанова душа. Душа?.. Да не душа — сплошная рана, Как будто, потоптавшись на меже, Всю ночь скакали по его душе Копытистые кони Чингисхана. В ней, как в степи, Где прежде цвел ковыль, Лишь оседала пепельная пыль.
