Так что противник цели не достиг. За этой первой стычкою, однако, И началась Отчаянная драка. Теперь они сцепились Грудью в грудь, Глаза в глаза, Да так, что не моргнуть. — Прощайся с жизнью, выродок проклятый! — Хрипел Жуан в неукротимом зле И, изловчась, ударил по скуле, Когда Вадим шатнулся на попятный. Но и тому, впадающему в злость, Ударом хитрым Врезать удалось. Запахло кровью — Той, что вечно в трате, Той алой, что всегда За все в расплате: За жизнь и честь, За истину и ложь. Сейчас она окапала нежданно Сорочку белоснежную Жуана. Торжествовал подлец, А все ж, а все ж, Как ни хитри он хитростью лукавой, При равной силе побеждает правый. Жуанова губа Кровоточила, Но это лишь его ожесточило, Зато теперь Вадим Гордеев, в ком Для битвы цели не было и жажды, Свое лицо ему подставил дважды И дважды повстречался с кулаком. Он только зашатался, глядя тупо, И выплюнул Два драгоценных зуба. Я видел Драку злобную собак, Я видел в ранней молодости, как Дрались два жеребца непримиримо. Читатель мой, не горько ли, пойми, Такое же увидеть меж людьми. Жуан лишь свирепел и бил Вадима, Уже и нос ему сравнял с губой Но все же продолжался Смертный бой. Жуан не видел, Как народ собрался, Как кто-то разнимать их попытался, Жуан не слышал, как по мостовой, По улице, По скверу Бегом быстрым, Подбадриваясь милицейским свистом, Бежал, запаздывая, постовой. Вадим уже упал с кровавой маской И вывернутой В сторону салазкой. Вадим лежал. Жуан стоял хмельной, До боли потрясенный тишиной. И понял он по напряженным лицам, По голым веткам у барьера тьмы, Что между ним, и миром, и людьми Уже прошла незримая граница. И только с тем одним, Упавшим наземь, Еще как будто Сохранялись связи. Вадим лежал. Жуан стоял над ним, Тоской и человечностью томим: Позор был смыт, Но легкость от успеха Сменилась горькой тяжестью потом, Что наказал прохвоста, а в самом Его же боли отдается эхо. Такая человечность выше права, Есть в человечности Своя отрава. — В чем дело? — Вопросил порядка страж
