Не одолев какие-то препоны, Машинки стихли, даже телефоны, Да и цехком собрал весь кворум свой Без шума, без повестки широченной. Цехкома обезглавленные члены Хотели быть обратно с головой, Хотя и не пытались скрыть к их чести, Что в этой роли был Жуан на месте. Стал головой За друга моего Застенчивый предшественник его, Имевший право жить в большой квартире, А он, как помните, стыдясь, молчал, В дверь обязательную не стучал, За что товарища и прокатили. Жуан тогда помог, теперь у зала Не избирать его Причин не стало. Все объяснялось Гробовой доской, Дежурившей в больнице городской, Пока Вадим на грани был опасной, Да и теперь, воскресший от шприца, С первичной реставрацией лица Был все еще для следствия безгласный. Его, не покладая чутких рук, Неделю штопал Опытный хирург. Оберегая мускульные связки, Тот возвернул Вадимовы салазки, И только после принялся за нос, Вернее, то, что называлось носом, С таким невероятным перекосом, Хоть сразу отсекай, да и в отброс, Что для хирурга и не важно вовсе, Лишь были бы хрящи при этом носе. Конструктор жизни, Плоти властелин, Он мял ее, как скульптор пластилин И мнет и гладит, нежно притирая. Хирург трудился долго, но не зря, Вот появилась первая ноздря, Вот обнаружилась ноздря вторая. Все ладно бы, однако в том каркасе Вадима лик Был все еще ужасен. На этой стадии, Пока что трудной, И появился следователь юный, Ни зубр, Ни дока, А всего стажер, Как все они, мечтавший о великом, Учившийся уже по новым книгам, А потому не знавший прежних шор, С тем, чтобы при любом судебном иске Был идеал решений Самый близкий. Смышленый юноша уже писал Статейки в юридический журнал, И вот теперь с прилежностью похвальной Спешил сюда к тому, кто претерпел, Хотя в душе, конечно, сожалел, Что случай выдался почти банальный, И даже удивился, что хирург К Вадиму допустил его не вдруг. Любой художник В крайней неохоте Ведет нас к незаконченной работе, Боясь опошлить таинство труда, Боясь от нас придирчивости мелкой. Когда в лице такая недоделка, Он все-таки сгорает от стыда От одного сознанья, что скульптуры Так далеки От подлинной натуры. Вадим был жив, В конечном счете он Понес лишь эстетический урон, А вот как выглядел, судите сами, Коль харьковский стажер спросил о нем:
