А поздней — умом. Жуана моего, Чтоб не мрачить, На этот счет не мне было учить, Но в нашем мире — мире небывалом, Где истины не ходят нагишом,— Мы устоим на принципе большом И вдруг заспотыкаемся на малом. Так у него случилось в ходе дела С Аделаидою из техотдела. Она была, Признать открыто надо, Не мирового женского стандарта, А если говорить начистоту, Ее до встречи с ним я видел трижды, Да, да, и ничего, а вот поди ж ты, Мой друг в ней заприметил красоту. Увидел он всей зоркостью своей Прелестное ушко Среди кудрей. В нем были хороши до удивленья Все линии, их матовые тени, Сферически-лирический овал, В другой овал миниатюрно вхожий. А кожа!.. Боже мой, так грубо кожей Я чудо несказанное назвал. Теперь представьте Тот эффект великий От сказочных светильников При лике. Для женщин, Чтоб занять достойный ряд, Два ушка вот таких же — сущий клад. Но среди нас бывают добряки, Все хвалят в женщине —и то и это, Того не зная, что и две строки Из пухлой книги делают поэта. Недаром за ушком ' В тенистой прядке Мой страстный друг Помчался без оглядки. Как встретились И чем была награда, В подробностях рассказывать не надо. Он счастлив был, но говорил: — Пойми, Во мне все та же вековая рана. Я счастлив Прежним счастьем Дон-Жуана, А не спокойной радостью семьи. Хочу иметь жену, иметь при ней Разноголосый выводок детей. Почти супруг, Почти уже родитель, Он гордо оглядел свою обитель, Для этой цели годную вполне, Как пьяный в упоительном угаре, Вдруг потянулся к вековой гитаре, Тихонею висевшей на стене, С которой в прошлом, Будучи влюбленным, Пел серенады Всяким разным доннам. «Обманутый в жизни Судьбою зловещей, Не внял, не прозрел я Пути своего. Потратил я жизнь На разгулы и женщин, Ни те, ни другие Не стоят того. Бессмертную славу Меняю охотно И сердце вручаю Лишь смертной судьбе. На что мне бессмертье, Бессмертье бесплодно, Пока не увижу Творца я в себе. Одну назову лишь Своею судьбиной,
