Побудь в моей шкуре

Он скорчил гримасу, которая, как догадалась Иссверли, у представителей его народа означала то же самое, что у британцев – пожатие плечами.

– Я еду туда, потому что я там никогда не был, объяснил он.

Подобная перспектива, судя по всему, казалась ему одновременно и скучной, и захватывающе интересной. Густые светлые брови нависали над его бледно-голубыми глазами, словно два снеговых облака.

– Вы хотите пересечь всю страну? – подсказала Иссерли.

– Да. – Это утверждение в его устах прозвучало подчеркнуто твердо и решительно, словно произнести его было равноценно восхождению на небольшую гору, для которого требовалось определенное усилие, но при этом не надменно. – Я стартовал в Лондоне десять дней тому назад.

– Путешествуете в одиночку?

– Да.

– Впервые?

– В детстве я объездил всю Европу вместе с претками (последнее слово было первым в его речи, которое Иссерли не сразу поняла, – в основном его английский был весьма неплох). – Но тогда я видел все глазами моих претков. Теперь я хочу увидеть все своими собственными глазами.

Он нервно взглянул на Иссерли, словно внезапно осознал, что подобная откровенность нелепа, когда говоришь с незнакомцем.

– А ваши родители понимают вас? – поинтересовалась Иссерли. Отыскав к нему подход, она позволила себе расслабиться и слегка вдавить педаль газа.

– Надеюсь, что да, – ответил он, слегка нахмурившись.

Хотя было очень соблазнительно продолжать тянуть за эту пуповину, чтобы добраться наконец до того самого пупка, к которому она прикреплена, Иссерли поняла, что пассажир рассказал ей о своих «претках» ровно столько, сколько считал нужным, и дальнейшая настойчивость ни к чему не приведет. Вместо этого она спросила, откуда он приехал.

– Из Германии, – ответил автостопщик, вновь поглядев на нее так нервно, словно боялся, что она безо всякого предупреждения набросится на него. Иссерли решила, что он успокоится, если она проявит в беседе ту же основательность подхода, которая, судя по всему, была присуща ему самому.

– По вашим впечатлениям, в каких отношениях наша страна более всего отличается от вашей?

Немец обдумывал ответ в течение полутора минут. Бесконечные черные поля, испещренные бледными пятнами пасущихся коров, проплывали по обеим сторонам дороги. В огне фар мелькнула табличка, изображавшая стилизованное лохнесское чудовище, сложенное из трех фрагментов.

– Британцам, – изрек наконец автостопщик, – все равно, что о них думают другие.

Иссерли на какое-то время задумалась. Она не могла понять, то ли он считает, что британское равнодушие к мнению окружающих свидетельствует об их внушающей зависть уверенности в себе, то ли является признаком достойной сожаления ограниченности, характерной для островитян. В конце концов Иссерли заключила, что подобная двусмысленность вполне могла быть преднамеренной.

Ночь упала на мир. Скосив глаза, Иссерли восхитилась профилем пассажира, выхваченным из темноты тусклым отсветом от фар и габаритных огней мчащихся по шоссе автомобилей.

– Вы останавливались в гостях у знакомых или ночевали в гостиницах? – спросила она.

– В основном в студенческих общежитиях, – ответил немец с небольшой задержкой, словно в интересах истины ему требовалось основательно порыться в памяти. – Только однажды в Уэльсе я познакомился с семьей, которая попросила меня погостить у них пару дней.

– Как любезно с их стороны, – пробормотала Иссерли, увидев в отдалении мерцающие огни Кессокского моста. – Они ждут вас на обратном пути?

– Нет. Пожалуй, что нет, – сказал он, вновь с таким видом, словно, произнося это, совершал восхождение на небольшую, но очень крутую гору. – Похоже, я… похоже, я слегка их обидел. Впрочем, я не понял – чем. Наверное, в определенных ситуациях мой английский все же недостаточно хорош.

– На мой взгляд, вы говорите просто превосходно. Он вздохнул:

– Возможно, проблема заключается именно в этом. Говори я хуже, англичане бы не ожидали… – Какое-то время он обдумывал фразу в молчании, прежде чем позволить ей скатиться по склону горы. – Англичане бы не ожидали полного взаимопонимания.

Даже в окружавшем их полумраке Иссерли заметила, как он поежился, потирая свои большие ладони. Возможно, он просто заметил, как часто она дышит, хотя на этот раз – она была в этом уверена – ей удавалось дышать гораздо тише, чем обычно.

– Чем вы занимаетесь у себя в Германии? – спросила она.

– Я учусь… впрочем, это не совсем верно, – поправился он. – Когда я вернусь в Германию, я буду безработным.

– Вы, наверное, живете вместе с родителями? – высказала предположение Иссерли.

– М-м-м, – неопределенно промычал он.

– А что вы изучали раньше? Прежде чем закончили институт?

Повисла пауза. Мрачный черный фургон с плохо отрегулированным двигателем обогнал «тойоту», перекрыв ревом глушителя шумное дыхание Иссерли.

– Я его не закончил, – признался наконец автостопщик. – Я бросил его. Можете, если хотите, считать, что я скрываюсь.

– Скрываетесь? – эхом отозвалась Иссерли, подарив ему ободряющую улыбку.

Он печально улыбнулся в ответ.

– Не от правосудия, разумеется, – объяснил он. – От медицины.

– Вы хотите сказать… что вы психически больной? – шепотом предположила Иссерли.

– Нет, но я почти что дипломированный психиатр, что, в сущности, одно и то же. Мои претки думают, что я по-прежнему учусь в институте. Они послали меня в очень далекий город и платили кучу денег, чтобы я мог учиться там. Они очень хотели, чтобы я стал врачом, специалистом. Я писал им в письмах, что готовлюсь к экзамейнам. На самом деле я пил пиво и читал путеводители по странам мира. А потом решил отправиться путешествовать.

– И что ваши родители думают по этому поводу?

Он вздохнул и опустил глаза.

– Они об этом еще ничего не знают. Я подготавливаю их постепенно. Сначала пара недель между письмами, затем еще пара недель, затем еще больше, чем пара недель. И все время я пишу им, что готовлюсь к экзамейнам. Следующее письмо я пришлю им уже из Германии.

– А ваши друзья? – настаивала Иссерли, – Они-то знают, что вы отправились путешествовать?

– Друзья у меня были только в Бремене, еще до того, как я поступил в институт. На медицинском факультете у меня были в основном только знакомые, которые все, как один, хотели сдать экзамейны, стать специалистами и ездить на «порше». – Он с озабоченным видом повернулся к Иссерли, которая изо всех сил старалась не выдать свое волнение, и спросил: – С вами все в порядке?

– Да, да, спасибо, – выдохнула она и нажала на рычажок, приводящий в действие иглы с икпатуа.

Поскольку немец сидел к ней боком, Иссерли знала, что он неизбежно должен рухнуть на нее. Она подготовилась к этому, перехватив руль правой рукой, а свободной левой оттолкнув тело от себя, чтобы оно упало в сторону окна. Если все это видел водитель следовавшего за ней автомобиля, то он, скорее всего, решил, что стал свидетелем неудачной попытки поцеловать водителя. Всему свету известно, как опасно целовать водителя во время езды. Иссерли знала об этом еще до того, как научилась водить; она вычитала это вскоре после своего приезда в Шотландию в старинной книге о безопасном вождении для американских подростков. Чтобы понять книгу до конца, ей потребовалось немало времени. Она изучала ее, одновременно прислушиваясь к разговорам, доносившимся из включенного телевизора. Телевизор часто помогает понять такие вещи, какие не в состоянии объяснить ни одна книга – особенно если это книга из магазина для бедных.

Тело автостопщика снова начало наваливаться на нее. И она снова отпихнула его. «Сидя за рулем