– Но все же, куда вам нужно? – не отступала Иссерли.
– А мне все равно, – ответил он безразличным голосом, в котором, однако, промелькнула едва заметная нотка раздражения. – Вы знаете, куда стоит ехать? Я вот не знаю.
Иссерли попыталась прислушаться к своим инстинктам, чтобы понять, не представляет ли этот водсель какой-нибудь опасности. Как это ни странно, инстинкты не подсказали ей ровным счетом ничего. Она жестом показала на ремень, и мускулистые пальцы водселя, оканчивающиеся ногтями, под которыми виднелась застарелая грязь, принялись шарить в поисках пряжки.
– Отвезите меня на Луну, – с внезапным запалом предложил он. – Или в Тимбукту. Или в Типперери. Туда долог путь, как поется в песне.
Иссерли отвернулась, чтобы водсель не заметил недоумения на ее лице. За окном шел проливной дождь. Она включила стеклоочистители и сигнал поворота.
Еще застегивая ремень, автостопщик уже начал подумывать о том, что можно изменить решение. Ради чего он занимался всем этим? Почему бы попросту не вылезти из машины, не вернуться восвояси и не перестать мучить других? В том, как он день за днем выходил на дорогу и пытался поймать какого-нибудь несчастного, чтобы тот его подвез, было что-то болезненное. Затем, завладев вниманием слушателя, он бросал ему все, что думал, прямо в лицо, бил его, как говорится, ниже пояса. Зачем он это делал? Зачем? Ведь потом он не чувствовал себя ни на йоту лучше – всегда хуже. Водители, которые попадались на его удочку, – те уж точно чувствовали себя хуже, – если только вообще были способны хоть что-нибудь чувствовать. Для чего обращаться так с людьми, которые желают тебе только добра?
Может быть, с этой девушкой он будет вести себя иначе. Ему редко удавалось поймать машину с женщиной за рулем – особенно такой молодой. Судя по внешности, она успела за свою короткую жизнь пережить немало страданий. Бледная, сидит так, словно кол проглотила, но пытается не подавать виду. Он такое уже не раз видел. Молодая, да ранняя. Титьки выставлены напоказ, видно, что секс ее все еще занимает, но тело изношенное, какое-то переломанное, преждевременно состарившееся. Интересно, ждут ее дома у родителей двое орущих младенцев? Может, она была наркоманкой? Или пошла в проститутки, оставшись без средств к существованию? Кожа на костлявых стиснутых ручках – сухая и испещренная шрамами. Сейчас он не видел ее лица, но то, что он успел разглядеть, усаживаясь в машину, выглядело не лучше, чем поле битвы. Боже, может, не стоит подвергать ее всему этому кошмару? Может, совершить над собой сверхчеловеческое усилие и сдержаться. Нет уж! Пусть терпит, как все остальные. До тех пор, пока что-нибудь не заставит его замолчать. До тех пор, пока он не выскажется сполна.
Он видел ее маленький носик, высовывающийся из-за завесы волос, который явно принюхивался к чему-то. Ага, уже начала принюхиваться. Все они начинают, рано или поздно.
– Может, мне окно открыть? – усталым голосом предложил автостопщик.
Иссерли выдавила неловкую улыбку, смущенная тем, что ее поймали на месте преступления.
– Нет, нет, там же дождь идет! – запротестовала она. – Вы промокнете. Мне… мне этот запах совсем не мешает. Я просто пыталась понять, что это такое.
– Это собака, – сказал водсель, глядя куда-то вдаль.
– Собака?
– Да, это запах псины, – подтвердил он. – Аромат спаниеля.
После этой фразы седовласый прижал кулаки к бедрам и несколько раз притопнул ногой. Иссерли заметила, что он не носит носков. Несколько раз крякнув, словно кто-то тыкал ему в бок чем-то острым, он мрачно посмотрел на свои колени и внезапно спросил:
– Вы собачница или кошатница?
Иссерли на минуту задумалась над этим вопросом.
– Ни то, ни другое, – ответила она, не очень представляя себе, какую позицию ей следует занять в этой странной беседе. Она покопалась в памяти, пытаясь припомнить то немногое, что знала по поводу собак и кошек. – Я вообще не знаю, в состоянии ли я заботиться о домашнем животном, – призналась она, заметив на соседнем холме еще одного автостопщика и задумавшись о том, правильный ли сделала выбор. – Насколько я слышала, это не так-то просто. Вам не приходится спихивать собаку с кровати, чтобы показать ей, кто здесь хозяин?
Водсель снова крякнул, на этот раз от боли, потому что, раздраженно закидывая ногу на ногу, ударился коленом о нижнюю поверхность приборного щитка.
– Кто это вам сказал? – процедил он.
Иссерли решила, что не будет ссылаться на собаковода – на тот случай, если того разыскивает полиция.
– Прочла где-то, – сказала она.
– Для начала: я не сплю на кровати, – сказал потрепанный водсель, сложив руки на груди. Его голос снова стал глухим и однообразным, в нем звучала странная смесь колючей надменности и бездонного отчаяния.
– Да? – удивилась Иссерли. – А где же вы спите?
– На полу моего фургона, – ответил он таким тоном, словно Иссерли пытается отговорить его от этого, а он дает ей понять, что ему давно на это наплевать. – Вместе с собакой, на подстилке.
«Безработный, – подумала Иссерли. И тут же в ее голове внезапно промелькнуло: – Ну и что? Все равно отпусти его. С этим покончено. Амлис уехал. Никто тебя не любит. Полиция идет по твоим следам» Возвращайся домой».
Домой? У нее нет дома. По крайней мере, если она перестанет работать, не будет. Отбросив пораженческие мысли в сторону, Иссерли попыталась занять себя беседой с седовласым водселем.
– Если у вас есть фургон, – вежливо поинтересовалась она, – почему тогда вы в нем не ездите? Почему путешествуете автостопом?
– На бензин денег нет, – пробормотал седовласый.
– А разве правительство не выплачивает вам… эээ… пособие?
– Нет.
– Нет?
– Нет.
– Я думала, все безработные получают пособие.
– Я не безработный, – отрезал он. – У меня собственное дело.
– Ах вот как! – сказала Иссерли, заметив краешком глаза изменения, произошедшие с лицом седовласого. Щеки его покраснели, а в глазах появился блеск то ли слез, то ли лихорадочного энтузиазма. Он оскалился, отчего стали видны его зубы, щели между которыми были зашпаклеваны остатками пищи.
– Я сам себе плачу зарплату, ясно? – заявил он с неожиданно хорошей дикцией. – Из того, что у меня остается после расчета с работниками.
– Эээ… а сколько людей работают под вашим началом? – спросила Иссерли, слегка испуганная оскалом седовласого и накалом его эмоций. Он выглядел так, словно ему только что впрыснули мощный коктейль из ярости, жалости к себе и бурного веселья.
– Да, вопросик, что называется, подходящий… – ответил седовласый, постукивая кончиками пальцев по бедрам. – Боюсь, что просто не все являются на фабрику. Наверное, их смущает то, что на воротах висит замок. И то, что свет выключен. Я и сам-то там не появлялся последние несколько недель. Это в Йоркшире, понятно? Чтобы доехать до Йоркшира, нужно немало бензина. А я уже и так должен банку триста тысяч фунтов.
Дождь слегка унялся, и теперь Иссерли наконец увидела, где едет. Она может высадить его в Алнессе, если он совсем спятит. У нее никогда еще не было никого похожего. Ее тревожил вопрос, стоит ли вообще с ним связываться.
– Так, значит, вы крепко влипли? – спросила она, имея в виду деньги.
– Влип? Кто? Я? Да никогда! – воскликнул седовласый… – Я ни одного закона не нарушил.
– А вас… никто не разыскивает?»
– Я послал моей семье открытку, – ответил автостопщик не задумываясь. При этом он все время скалился, а на лбу и усах у него выступили капельки пота. – Купил себе спокойствие за цену почтовой
