возвращалось на круги своя.
Иссерли открыла дверь со стороны пассажирского сиденья, и Энсель осмотрел добычу.
– Просто прелесть! – похвалил он Иссерли. – Один из самых лучших.
И тут у Иссерли наконец лопнуло терпенье.
– Перестань! – заорала она во все горло. – Какого хрена ты все время повторяешь одно и то же?!
Вздрогнув от неожиданности, Энсель схватился за лежавшее между ними тело. Иссерли тоже схватилась за него, пытаясь удержать его прямо, в то время как оно уползало от нее в протянутые руки подбежавших к машине мужчин.
– Это не лучший! – бушевала она, пихаясь локтями и цепляясь за одежду водселя. – Не лучший и не худший! Это просто… просто…
Вырвавшись из их пальцев, тело тяжело шмякнулось на каменистую почву. Иссерли взвыла в бешенстве:
– Проваливайте на хер! Вы все!
Оставив шелудивых тварей возиться и бормотать над распростертым телом, она, обдав их облаком пыли, поехала в сторону коттеджа.
Два часа спустя, после отчаянных попыток успокоиться и взять себя в руки, Иссерли нашла в кармане записку Эссуиса и перечитала ее, на этот раз заставив себя расшифровать последние строки. Судя по всему, у «Весс инкорпорейтед» имелась к ней еще одна просьба. Наверху интересовались, не может ли она раздобыть для них самку водселя, по возможности – с исправно функционирующими яичниками. Самку не следует подвергать переработке. Надо просто тщательно ее упаковать и отправить на родину, а уж «Весс инкорпорейтед» позаботится обо всем остальном.
13
Иссерли нагишом бродила из комнаты в комнату, боясь заснуть. Она двигалась по спирали: начинала свой путь в спальне, затем направлялась через лестничную площадку ко второй спальне, которой никогда не пользовалась, спускалась по лестнице в гостиную с прогнившим полом, оттуда – в пустую главную спальню, в прихожую, заполненную ветками и сучьями, потом – в выпотрошенную кухню и, наконец, в сырую ванную комнату. Обходя их, она вспоминала всю свою жизнь и думала, как ей поступить с будущим.
Среди рассмотренных вариантов, которые позволяли, как минимум, продержаться до утра, была идея снести все внутренние стены в коттедже. Мысль эта посетила Иссерли на первом этаже в прихожей, когда она взяла большую палку и внезапно изо всей силы врезала ею по ближайшей стене. Результат превзошел ее ожидания – штукатурка брызнула во все стороны, а на месте удара образовалась дыра, в которой виднелась деревянная балка. Иссерли ударила снова – и еще один кусок штукатурки отлетел. Может, стоит превратить весь дом в одну большую комнату? А может, вообще снести эту чертову берлогу?
Поколотив стену минут двадцать и проделав в ней дыру, куда вполне можно было пролезть, Иссерли почувствовала, что ей разонравилось. Шрам на месте ампутированного шестого пальца пронзала невыносимая боль, да и спина тоже разболелась после этого приступа злости. Тогда Иссерли бросила свое занятие и снова принялась ходить по дому. На ее босые ступни налипала всякая дрянь. Она ходила из комнаты в комнату, время от времени царапая ногтями какую-нибудь стену. Дом скрипел и потрескивал. Снаружи, на ветвях деревьев, аблахские совы перекрикивались друг с другом, стеная, словно человеческая самка от оргазма. Ветер приносил с пляжа звук прибоя. Где-то вдалеке гудел в тумане ревун.
Было уже далеко за полночь, когда Иссерли отправилась наконец в постель, утомившись от бесконечных размышлений. Теперь в голове у нее роились бесчисленные, хотя и смутные замыслы, и она надеялась, что продержалась на ногах достаточно долго, чтобы не просыпаться до утренней зари.
Она спала глубоким сном в течение, как ей показалось, очень долгого времени, но когда очнулась, в ужасе хватая ртом воздух, еще стояла кромешная тьма. Простыни туго опутывали ноги Иссерли, они были мокрыми, холодными и слегка колючими от кусочков штукатурки, обломков дерева и комочков грязи. Иссерли ощупала себя: плечи и руки пылали так, словно их только что извлекли из горячей духовки, но ноги при этом были холодны как лед. Из всех фаз сна, в которые ей доводилось просыпаться, эта была худшей.
Увы, хотя организм Иссерли так и не успел толком отдохнуть, у него хватило сил на то, чтобы породить в ее мозгу обычный кошмар, в котором ее погребали заживо или бросали одну в лишенную доступа воздуха тюрьму.
И все же… был ли это ее
Полностью проснувшись, Иссерли выпуталась из простыней, обхватила руками холодные ноги и начала уговаривать себя не поддаваться панике.
Разумеется, приснившаяся ей собака – это пес вчерашнего водселя, но это еще не повод для кошмаров. Скорее всего, с собакой все в полном порядке. Наверняка ее хозяин оставил окна в фургоне закрытыми не до конца. И даже если не оставил, фургон все равно негерметичен, а погода сейчас холодная. А мысль о том, что собака может умереть голодной смертью, и вовсе глупа. Когда собака почувствует голод, она начнет лаять, лай выведет какого-нибудь водселя из себя, он отправится к машине и обнаружит собаку. В любом случае, чего это она так разволновалась о судьбе какой-то собаки? Собаки дохнут каждый день. Она видела много расплющенных собачьих трупов на шоссе А-9, да и сама обычна предпочитала переехать через труп, вместо того чтобы предпринимать опасный маневр и объезжать. Когда колесо наезжало на собаку, раздавался едва слышный глухой звук. К тому же собаки не обладают разумом.
Иссерли протерла глаза и осмотрелась по сторонам. Вчера она вставила в часы новые батарейки – это было частью программы по наведению порядка. Сейчас часы показывали 4:09. Может, лучше ей не знать, сколько еще времени осталось до рассвета? Может, ей лучше было бы вообще не просыпаться?
Иссерли выползла из постели, как обычно, чувствуя себя полной развалиной. С каким удовольствием она поквиталась бы с хирургами, которые изуродовали ее! Она никогда не видела их лиц, потому что к тому моменту, когда они вонзили в нее свои скальпели, уже находилась под наркозом. А теперь они наверняка докладывают «Весс инкорпорейтед», как многому они научились на своих ошибках, и о том, что сейчас способны творить чудеса, а Эссуис и Иссерли – так, проба пера, грубая поделка. В справедливом мире ей бы дали возможность перед смертью привязать этих хирургов к столу и тоже немного над ними поэкспериментировать. Пусть смотрят, безъязыкие, как она удаляет им гениталии. А рот она им заткнет их собственными отрезанными хвостами – пусть пожуют. И тогда Иссерли увидит, как сожмутся от боли их анальные отверстия, когда она будет всаживать стальные спицы им в позвоночник. Как нальются кровью их глаза, когда она будет подправлять им физиономии острой сталью.
Иссерли включила телевизор и приступила к упражнениям.
– Я не смогу прожить жизнь без любви, – прошептал чей-то голос в темной спальне. Изображение материализовалось: черно-белая маленькая водселиха прижималась к широкоплечему самцу, который смотрел куда-то в сторону, может быть, на небо.
– Не будь дурочкой, – пожурил он ее. – Все будет хорошо.
Иссерли протянула ногу к телевизору и переключила канал как раз в тот момент, когда на нем появился самолет, вылетающий с крутящимися пропеллерами из мрачных на вид туч.
Экран заполнили цветовые пятна – теплые, мягкие и переменчивые. Камера отъехала назад, сфокусировавшись на переливающемся всеми цветами радуги стеклянном кружке, зажатом между
