Четвертый крестовый поход

он выражает свое чувство к Эгелине, обняв защищающим жестом ее плечи левой рукой и чуть сжав пальцами для подстраховки. Гуго и Эгелина были счастливы вновь обрести друг друга, и в скульптуре читается их взаимная преданность. Но, разумеется, для многих исход крестовых походов был не столь благоприятен.[77]

По существу, крестовый поход являлся весьма опасным и дорогостоящим предприятием. Он мог принести человеку и его семейству славу и почести — но мог означать смерть, неопределенность или даже финансовый крах. Причины, по которым несколько поколений уроженцев Запада решались присоединиться к столь рискованному предприятию, были сложны и примечательны.

ГЛАВА 2 «Итак, о братие, примем триумфальный знак креста!»

Проповедь аббата Мартина о крестовом походе, собор в Базеле, май 1200 года

В конце 1199 и начале 1200 годов папский престол активизировал усилия для поддержки идеи Четвертого крестового похода. Новости о предполагаемой экспедиции прошли по католическому миру, передаваясь из уст в уста среди торговцев, пилигримов, дипломатов и солдат. Проповедники без устали трудились при дворах, на рынках и в соборах Франции, Германии, Нидерландов, Англии и Италии. Невзирая на языки, политику и социальный статус, призыв к крестовому походу проникал повсюду: настойчивое, беспрестанное напоминание каждому о христианском долге возвращения Святой Земли.

Одним из самых видных проповедников похода был Фульк Нейский. [78] Он сделал карьеру от простого приходского священника, став известной фигурой, привычной для парижских школ и широкой публики. Современники описывали его как человека, сурового и неумолимого в осуждении грешников, особенно неверных женщин и ростовщиков. Кроме того, ему приписывали многие чудеса и исцеления. «Повсюду его принимали с величайшим почтением, как ангела Божия», — писал современный Фульку летописец-цистерцианец Ральф из Коггсхалла. При этом Фульк в некотором роде был типичным представителем своей эпохи. Жестокий аскетизм религиозных фанатиков был не для него. О нем было известно, что он любит хорошо поесть и никогда от этого не откажется — что вызывало удивление у тех, кто представлял святого человека лишь постящимся и страждущим.[79]

Папа Иннокентий слышал об ораторском мастерстве Фулька и просил его принять участие в проповеди нового крестового похода.[80] В итоге священник направился на встречу в аббатство Сито, чтобы убедить монахов-цистерцианцев оказать поддержку идее похода. Увы, здесь он не нашел поддержки, хотя монахи Сито долгое время в проповедях сами агитировали новых крестоносцев. Фульк был возмущен и лично выступил у ворот аббатства, призывая собравшуюся по случаю толпу направиться в Иерусалим. И репутация его была столь блестяща, что люди стали стекаться, чтобы присоединиться к кампании. «Они спешили отовсюду в огромном количестве: бедные и богатые, знатные и простолюдины, старые и молодые, бесчисленное множество людей обоих полов. И радостно они принимали из его рук знак креста», — пишет Ральф Коггсхалл.[81]

Фульк собрал в Париже еще нескольких знакомых проповедников, но их действия были далеко не столь плодотворны. Вероятно, они были слишком привержены идеям внутренней чистоты и духовного самосовершенствования (которые были особенно важны для современного им церковного мировоззрения), чтобы удачно перевести все это в призыв к новому крестовому походу.[82]

Весной 1200 года проповеднику надлежало посетить город Базель и земли Верхнего Рейна, уже прославившиеся в истории крестовых походов. Официальное уведомление гласило: третьего мая, в день празднования Обретения Честного Креста Господня, настоятель Мартин из Пайри, цистерцианского монастыря в Эльзасе, прочтет проповедь в соборе Святой Марии в Базеле. [83] Наконец-то правоверным предоставлялась возможность принять знак креста и понести христианский символ на священную войну. Чтобы получить представление о мотивах крестоносцев, историки чаще всего полагаются на содержание летописей, папских булл, писем современников и официальных хартий. Однако в случае Четвертого крестового похода рассказ Гунтера, монаха из Пайри, содержит полный текст проповеди о крестоносцах, которая дает живое представление о том, как проходила агитация.[84]

Гунтер создал свою «Нistoria Constantinopolitana» не позднее конца 1205 года, основываясь по большей части на отчете об этой экспедиции, предоставленном ему самим настоятелем. Мартин являлся активным участником разграбления Константинополя и привез в монастырь немалое количество святынь. Гунтер создавал свой труд, чтобы оправдать такое «священное» воровство, рассматривая человечество как божье домостроение. В итоге он создал сложное творение, искусно построенное, чтобы лучшим образом раскрыть затронутые темы.[85]

Сам текст проповеди крестового похода предваряется следующим образом: «Он [Мартин] говорил так или похожими словами». В сущности, Гунтер таким образом признает, что его текст не является дословным текстом проповеди, а лишь основывается на заготовленном варианте речи настоятеля, который (возможно) был немного изменен автором. Несмотря на такое предупреждение, перед нами одна из самых древних и самых полных современных записей проповеди о крестовом походе, чье общее содержание отражает папское воззвание к стремлениям, чаяниям и вере крестоносцев. Возникновение города Базеля относится к римским временам, а название происходит от греческого слова «basileus», что означает «император», и было принято в честь императора Валентиниана I (364–375). Город стоит на Рейне, важной водной артерии, пересекающей Германию и Центральную Европу. Собор Святой Марии располагается на горе примерно в ста футах над рекой. Чтобы выслушать Мартина, в нем могла собраться достаточно большая аудитория, поскольку размеры собора составляют более 160 футов в длину, а неф имеет почти 45 футов в ширину.[86] Однако в 1185 году храм был серьезно поврежден пожаром, восстановление шло медленно, а потому маловероятно, что к 1200 году неф был полностью перекрыт крышей заново. Следует предположить, что западная часть церкви являлась в какой-то мере строительной площадкой и отчасти могла оставаться открытой всем стихиям.

К моменту речи Мартина, вероятно, уже была установлена серия цельных величественных арок, перекрывавших пространство собора. Верхушка каждой арки была слегка заострена в том стиле, который являлся самым последним архитектурным достижением того времени и который мы сегодня называем ранней готикой. Сегодня мы не видим почти ничего, кроме светлого розоватого песчаника, из которого создана основная часть храма. Это придает зданию весьма аскетичный вид, но во времена Мартина детали церкви были покрыты яркими красками фресок и украшений, изображавших библейские сцены и события из жизни святых. Сложные и замысловатые скульптуры украшали колонны и надгробия собора, часть из них уцелела до наших Дней. Те же падшие христиане, ветхозаветные герои и свирепые мифические чудища взирают на сегодняшних туристов и верующих, как смотрели на Мартина и его слушателей восемьсот лет назад.

В крытой галерее крипты сохранилось изображение Лютольда Аабургского, епископа Базельского, принявшего участие в Четвертом крестовом походе. Голова и ноги Лютольда были расчищены из-под позднейших напластований, появившихся при модернизации здания, изображение остального туловища утрачено. Интересно, что здесь мы имеем единственное современное (или почти современное событиям) изображение участника экспедиции. Впрочем, он был увековечен таким образом скорее как выдающийся епископ, чем как крестоносец.

На северном трансепте собора Святой Марии сохранилась серия изображений, призванных напомнить о страданиях святого Винсента, раннего христианского мученика. Здесь представлены его осуждение, избиение, пытка огнем и водой, заключение, а также его погребение — полная картина самопожертвования истинного христианина. Для потенциальных крестоносцев, слушающих Мартина, идеи страдания и смерти могли лишний раз живо напомнить о возможной судьбе, тогда как образы ангелов служили залогом вечной награды для верных.