Четвертый крестовый поход

…С такими почестями принял он крест, что, кажется, больших нельзя и пожелать. Достойно он будет владеть этим миром и другим. Господь наделил его могуществом, умом и мудростью, чтобы он мог вложить в служение Ему все свои силы.

…Да направит наш флот сам святой Николай из Бари, да поднимут воины из Шампани свои знамена, и пусть в ответ на каждый жестокий удар слышится боевой клич маркграфа „Монферрат и лев!' и фламандского графа „Фландрия!' Пусть каждый воин тогда нанесет удар мечом или копьем, и тогда мы с легкостью обратим в бегство и уничтожим всех турков, вернув на поле брани Крест Господень, который утратили…

Господь повелевает нам идти дальше и освободить Гроб Господень и Крест. Пусть те, кто хотят следовать за Христом, даже погибнут ради Него, но они останутся живы в небесных селениях. И да сделает маркграф все, что в его силах, чтобы пересечь море и избавится от расы нечестивых псов».[199]

Покинув Суассон, Бонифаций направился не прямо домой, а проехал около 175 миль к югу в аббатство Сито, бывшее сердцем монашеского ордена цистерцианцев. Здесь ежегодно тринадцатого сентября в празднование Крестовоздвижения собирались настоятели этого огромного международного ордена, чтобы обсудить дела своего братства.

Орден цистерцианцев был основан в конце XI века и основывался на идее нищеты, простоты и отделения от мирового зла. Монахи носили рясы из некрашеного полотна и любили противопоставить свой аскетичный образ жизни тому, что вели в других монашеских орденах, например, клюнийцы, чье богатство и склонность к роскоши были хорошо известны. Цистерцианские монастыри представляли простые лишенные декора здания, поразительно красивые в своей строгости. Неотразимым и харизматичным лидером ордена являлся Бернар Клервоский, и орден привлекал тысячи неофитов, получая огромные земельные пожертвования. К концу XII века по христианскому миру было разбросано пятьсот тридцать цистерцианских общин, распространившихся от Палестины до Испании и от Норвегии до Сицилии.[200]

Столь блестящий успех привел к весьма значительному благосостоянию ордена. Цистерцианцы были опытными земледельцами и прославились умением обращать с помощью благочестивых покровителей запущенные сельские угодья в весьма доходные земли. Благосостояние давало ордену возможность финансировать многих отдельных крестоносцев.

Несмотря на богатства ордена, личная чистота цистерцианцев высоко оценивалась папством, и монахи в белых одеяниях часто назначались для проповедей о крестовых походах. С течением времени Главный капитул цистерцианцев (так называлось их ежегодное собрание) превратился в нечто большее, нежели внутренняя деловая встреча, став важной точкой пересечения между церковью и мирским обществом. Весть о том, что на встрече будет присутствовать Бонифаций, придала ей особую притягательность, и представители бургундской знати, равно как и толпы других мирян, охотно присутствовали на собраниях.

Фульк Нейский воспользовался возможностью проповедовать о крестовом походе. Вооружившись письмом папы Иннокентия, он обратился к собранию и обратил настоятелей Сернансо, Персьежн и Во- Серне. Цистерцианец из Англии Ральф де Когсхол писал: «Воистину, острая необходимость требовала, чтобы множество верных членов церкви сопровождало Христову армию в столь трудном паломничестве. Эти люди могли укрепить сердца, наставить невежественных, приводя всех к битве во имя Христово, помогая справиться со всем, что подвергало души опасности».[201]

Увлекшись предоставленной возможностью, Фульк, по некоторым свидетельствам, разразился слезами, сообщая Главному капитулу, что за последние три года он лично завербовал двести тысяч человек, которые «отвергли на время родительский долг, родные края и радости жизни ради служения Христу».[202] Фульк действительно путешествовал по Нидерландам и Франции, однако приведенное число явно преувеличено — особенно если учесть последующую нехватку крестоносцев, добравшихся до Венеции. Существуют свидетельства, что Фульк собрал некоторую поддержку крестовому походу, но похоже, что в основном он проповедовал для бедняков. Один автор предполагает, что он убеждал лишь бедняков, считая «богатых недостойными такой милости». В реальности Фульк не достиг таких успехов, о которых заявлял, и его вклад в крестовых поход был весьма ограничен.[203]

Перед собранием в Сито принять участие в крестовом походе обязались в основном жители Шампани и Фландрии, однако присоединение к нему Бонифация создало новый импульс. Теперь крест приняли несколько представителей бургундской знати, включая Одо де Шамплитта и его брата Вильгельма; Ричарда Дампьера и его брата Одо; Гюи де Песмеса и его брата Амори. Эти три пары братьев-крестоносцев снова показывают нам, что некоторые семьи, зачастую уже имевшие традиции участия в крестовых походах, искренне принимали участие в судьбе Святой Земли.

Кроме того, к экспедиции присоединились граф Гуго де Берз с сыном, которого тоже звали Гуго, и столь выдающийся церковный деятель, как епископ Вальтер Отунский. Желание принять участие в походе изъявили и некоторые южане, например, представитель знати Прованса Пьер де Бромон.[204]

Французские крестоносцы начали приготовления, а Бонифаций, как и подобало руководителю экспедиции, предпринял дипломатическую поездку, чтобы облегчить прохождение кампании и собрать дополнительную поддержку. Из Сито он проехал более двухсот миль к северо-востоку, добравшись до Хагенау, расположенного в долине Рейна, уже в Германской империи (теперь он располагается на территории Франции к северу от Страсбурга). Здесь маркграф нанес визит своему лорду и кузену Филиппу Швабскому, королю Германии.

В начале XIII века Германская империя была разделена между двумя соперничающими претендентами на имперский трон — самим Филиппом и Отто Брунсвикским. Бонифаций, разумеется, поддерживал Филиппа, а папа Иннокентий III держал сторону Отто. Эти разногласия послужили причиной некоторой напряженности во время крестового похода.

Бонифаций пробыл в Хагенау до Рождества 1201 года. За это время он неожиданно встретился с человеком, который впоследствии сыграет решающую роль в судьбе Четвертого крестового похода. Царевич Алексей Ангел (род. в 1182 или 1183 году) был честолюбив, но незрел, и заявлял свои права на престол императора Византии.[205] Он объезжал европейские дворы, чтобы попытаться создать себе поддержку при возвращении трона, который он считал своим по праву.

Почти все его современники и позднейшие авторы осуждают ряд черт его характера, хотя отсутствие какого-либо источника с другой стороны может привести к некоторому дисбалансу в оценке личности Алексея. Дож считал его «несчастным мальчиком».[206] Византийский автор Никита Хониат говорит о нем как о «женственном и недалеком» и с презрением упоминает о последующем пьянстве и игре в кости с крестоносцами.[207] Он приходит к выводу, что «люди внимательные считали его отвратительным».

Однако осенью 1201 года эти суждения еще не успели возникнуть. Сестра царевича Алексея Ирина была замужем за Филиппом Швабским, то есть молодой византиец приходился королю шурином, а потому и прибыл в Хагенау. Некоторые историки расценивают встречу Бонифация и царевича Алексея в качестве зловещего провозвестника разграбления Константинополя.[208] Они считают, что случайная встреча была на самом деле тщательно спланирована, чтобы повернуть крестовый поход в сторону Византии, предоставляя таким образом Бонифацию возможность отплатить за смерть брата Ренье, а Филиппу Швабскому — обрести власть и авторитет для попытки стать императором Германии. Такой исход мог отвечать самым отчаянным мечтаниям всех задействованных лиц, однако заявлять, что Балдуин, царевич Алексей и Филипп могли втроем направить Четвертый крестовый поход тем извилистым путем, по которому он двинулся в 1203 и 1204 годах, представляется маловероятным.[209]

Тем не менее притязания царевича Алексея на византийский престол оказали решающее влияние на подготовку похода. Отец Алексея, Исаак II Ангел, правил Византийской империей с 1185 по 1195 год, пока не был низложен своим старшим братом, которого также звали Алексеем (III). Исаак, занявший императорский трон после падения династии Комнинов, стал первым императором из рода Ангелов, и ему