приходилось справляться с последствиями череды переворотов.
Человек дружелюбный и любивший роскошь, Исаак был плохо подготовлен к такой задаче. Никита Хониат описывает его так:
Несмотря на любовь к роскоши, Исаак оказался достаточно деятелен, чтобы отразить вторжение норманнов с Сицилии в 1185 году и подавить внутренний мятеж в 1187-м — которому, как мы уже знаем, оказывал поддержку Конрад Монферратский. Впрочем, против двух других неприятелей он действовал не столь успешно. Во-первых, он столкнулся с рядом восстаний в Болгарии и Валахии на Балканах. Во-вторых, он предпочел иметь дружественные отношения с Саладином, чтобы защититься от общего противника — турков-сельджуков из Малой Азии. В результате, естественно, возник конфликт с армией императора Фридриха Барбароссы, когда немцы двигались к Святой Земле в ходе Третьего крестового похода.
Между Византийской и Германской империями десятилетиями существовало соперничество, и когда обе стороны оказались так тесно сближены, напряженность вылилась в открытые боевые действия. В конце 1189 года уроженцы Запада отбросили греческие армии в Северной Фракии. Затем, поскольку армия Фридриха представляла собой прямую угрозу Константинополю, Исаак был вынужден организовать переправу на судах через Босфор, поставляя продовольствие по себестоимости и отклоняя любые заявления относительно ущерба, понесенного из-за противостояния Германии.[211] Если бы этот эпизод продлился дольше, обе стороны понесли бы потери. Для Западной Европы Византия теперь предстала врагом крестоносцев, а греки увидели опасность, которую такие кампании представляли для их земель.
Исаак пытался заложить прочные основы своей власти в Константинополе, покровительствуя государственной бюрократии. Однако враждебность со стороны соперничающих знатных семейств, оскорбленных невозможностью увеличить свои привилегии, вкупе с постоянными военными поражениями в действиях против болгар и валахов означала, что дни императора сочтены. Заговорщики собирались заменить Исаака его братом, Алексеем Ангелом, который, по их расчетам, оказался бы более благосклонен к их чаяниям. Алексей и сам был недоволен своим положением, так что идея переворота пришлась ему по сердцу.[212]
Отличную возможность представила охотничья экспедиция во Фракию. 8 апреля 1195 года, когда император с приближенными покинул главный лагерь, отправившись на охоту, Алексей со своими людьми сделали решающий ход. Притворившись больным, зачинщик остался в лагере. Пока Исаак был полностью охвачен охотничьим азартом, заговорщики привели людей к императорскому шатру и провозгласили Алексея императором. Армия ему благоволила, а присутствовавшие императорские чиновники благоразумно предпочли последовать общему примеру. Услышав шум, Исаак понял, что произошло. Сначала он собирался напасть на лагерь, но его окружение было слишком малочисленным, поэтому он предпочел бежать. Алексей бросился в погоню, понимая, что должен пленить брата, прежде чем тот вернется в Константинополь и вновь утвердится на престоле в глазах общественности. В итоге Исаак был схвачен и приведен в монастырь Веры, неподалеку от Макры в Южной Фракии. Там, как сообщает Хониат, он был подвергнут мучительной пытке:
Утвердившись на троне, Алексей III (как он стал именоваться) содержал Исаака под необременительным домашним арестом и получил от него и его сына обещание, что те не станут участвовать в заговорах против него. Неудивительно, что это обещание не было сдержано. Отец и сын организовали заговор, по которому молодой человек должен был направиться в Германию, чтобы просить помощи у своего зятя и сестры, Филиппа и Ирины Швабских.
Чтобы вызволить царевича, в 1201 году пленники сговорились с двумя торговцами из Пизы. Царевич присоединился к Алексею III в кампании во Фракии, а пизанское судно следовало за экспедицией, держась на некотором расстоянии в море. Улучив благоприятный для побега момент, царевич Алексей стрелой помчался на встречу с купцами, которая была подготовлена в порте Афира на Мраморном море. На поджидавшей его гребной лодке он переправился на итальянское торговое судно, хотя до безопасности было все еще далеко. Как только Алексей III обнаружил дерзкий побег, он приказал осмотреть все корабли в окрестностях.
Существуют различные объяснения того, как беглецу удалось скрыться. Никита Хониат пишет, что царевич Алексей остриг свои длинные волосы, переоделся в западное платье и, смешавшись с командой, скрылся от глаз императорских досмотрщиков.[214] «Новгородские летописи», составленные в России в XIII веке, которые основывались на информации германских источников времен Четвертого крестового похода, приводят другую точку зрения. По их данным, молодой Алексей спрятался в бочке для воды с фальшивым дном; когда люди императора, чтобы ее проверить, открыли кран и увидели, что оттуда течет вода, то, поверили, что она полная, и удалились.[215]
Какая из этих версий ни была бы правдива, но пизанский план сработал. Корабль отправился в плавание и пришвартовался в Анконе, откуда высланный Ириной эскорт доставил беглеца в Гагенау. Во время встречи Филиппа и Бонифация Монферратского именно Ирина представляла интересы своего брата, но без особого успеха. Бонифаций собирался направиться с крестоносцами в Египет и Иерусалим. Филипп в Германии был втянут в гражданскую войну с Отто Брунсвикским. Никто не собирался отвлекаться от своих планов.
Но царевич Алексей не терял надежды найти себе союзников. В начале 1202 года он направился в Рим — но, судя по всему, не завоевал у папского престола особых симпатий, и его просьба была отклонена. Иннокентий не собирался направлять крестовый поход в другую сторону, чтобы помогать человеку, связанному узами родства с Филиппом Швабским. К тому времени Филипп уже был отлучен от церкви из-за противостояния выбранному папой претенденту на германский престол. Вдобавок отношения между Алексеем III и папством были хоть и натянутыми, но все же не столь плохими, чтобы заставить понтифика предпринять попытку сместить византийского правителя.
В начале понтификата Иннокентия отношения между Римом и Константинополем претерпели несколько перемен курса.
Сперва Иннокентий рассчитывал действовать в союзе с Алексеем III, поддерживая крестовые походы, и сблизить православную и католическую церкви.[216] Однако в ноябре 1199 года папа наконец подверг критике греческого императора, который отказался помогать в возвращении Гроба Господня и вообще содействовать христианству на Востоке, а также обрушился на него за продолжение раскола двух церквей. Нежелание императора оказывать помощь крестовым походам заставило Иннокентия предупредить, что «его небрежение повлечет за собой гнев Божий» — и это оказалось удивительно точным пророчеством.[217]
В своем ответе Алексей III напомнил папе об ущербе, нанесенном крестовым походом Барбароссы, и предлагал обсудить союз церквей на великом соборе. В свою очередь Иннокентий предпринял попытку увещевать Алексея III относительно его христианского долга оказывать содействие новому крестовому походу и выразил надежду на то, что тот заставит православную церковь признать папскую власть.[218]
Алексей III отказался действовать в согласии с папскими директивами и заявил, что византийский император стоит превыше папской власти. Такое заявление было совершенно неприемлемым для
