Четвертый крестовый поход

крестоносцы полностью отреклись от клятвы проходить через христианские земли, не проливая крови, и сражаться против мусульман. Он обвинял в сексуальной нечистоте тех, кто «посвятил себя богу и обязался следовать за ним по путям его».[591]

Его заключение было тяжелым: «Справедливо будет сказать, что они проявили себя как обманщики. Пытаясь отметить за Гроб Господень, они открыто выступили против Христа и тяжко согрешили, низвергнув крест теми крестами, что носили на спинах, не боясь наступить на них ради крупицы золота или серебра».[592] Никита проводил историческую параллель: когда Первый крестовый поход в 1099 году занял Иерусалим, крестоносцы не проявили никакого сострадания к его мусульманским жителям. Когда спустя 88 лет мусульмане вернули себе Священный город, они поступали гораздо гуманнее. Они не пылали похотью к христианкам и «не превратили проход к животворящей гробнице (Гробу Господню) в переход, ведущий прямо в Аид». Мусульмане поступили с побежденными жителями Иерусалима великодушно, дав им возможность недорого выкупить защитников города и позволив сохранить свои пожитки.

Выбор из всех возможных вариантов для сравнения мусульман являлся верхом иронии. Но, увы, аналогия была вполне справедливой. Люди Саладина пощадили большинство жителей Иерусалима — в то время как воины Четвертого крестового похода истребляли собратьев-христиан. Смысл сравнения очевиден. Для Никиты поведение уроженцев Запада представляло их в худшем свете, нежели язычников. Таким образом, крестоносцы снова представали как жаждущие кровопролития варвары. Труд Никиты заканчивается простым наблюдением: «Насколько по-другому… относились латиняне к нам, любящим Христа сподвижникам в вере, не виновным ни в каком зле против них».[593]

Это удивительное исследование действий крестоносцев родилось из гнева Никиты на события 1203–1204 годов — хотя, как мы видели, автор считал, что сами византийцы внесли немалый вклад в свое падение прискорбными действиями своих руководителей и грехами народа. [594] Николай Мезарит, обращаясь к византийцам, обвиняет крестоносцев в общем-то в том же:

«Таково было почтение к святыням тех, кто нес на своих плечах Христов крест. Так научили действовать их епископы. Зачем же называть их так? Епископы среди воинов или солдаты среди епископов? Зачем рассказывать здесь о многом? Все вы знаете, чем завершились эти печальные деяния, ведь вы не были среди тех, кто творил жестокости, а среди тех, кто сносил их».[595]

Никите и Николаю пришлось столкнуться с необходимостью элементарного выживания, в то время как императору Балдуину приходилось рассматривать более длительную перспективу. Кроме попыток воздействовать на общественное мнение Запада, он должен был править государством. Новым канцлером был назначен Иоанн, епископ Акры и бывший канцлер Фландрии; начался сбор средств, необходимых для существования империи.

Для формирования казны правительству пришлось обратиться к другим источникам, так как практически все движимое имущество уже было расхищено. Началось более тщательное перетряхивание Константинополя, нанесшее еще более значительный ущерб наследию многовекового византийского правления. От грабежа уцелело немногое, и отношение крестоносцев к одному из таких объектов снова вышло за рамки общепринятого.

В церкви Святых Апостолов располагался мавзолей, где покоился прах великих византийских императоров, включая Юстиниана. Не удовлетворившись разграблением церковной утвари и украшений, уроженцы Запада взломали величественные гробницы императоров. В прекрасных саркофагах, сделанных из пурпурного порфира, знаменующего императорское величие, хранились не только останки, но и золото, драгоценные камни и жемчуг. Тело Юстиниана оказалось в превосходном состоянии. За 639 лет, прошедших со времени его кончины, труп почти не разложился. В средние века это считалось признаком великой святости и признания благочестивой жизни. Но хотя крестоносцы и были удивлены, это не остановило их от кражи предметов, лежавших вокруг останков императора. Никита высказался резко: «Другими словами, западная нация не щадила ни живых, ни мертвых. Начиная с Господа и его служителей, и ко всему прочему они демонстрировали безразличие и неуважение».[596]

С общественных зданий и памятников в целях сбора средств сдирались драгоценные металлы. Они переплавлялись в монеты, что позволяло уроженцам Запада выплачивать долги и финансировать собственные проекты. Многие константинопольские статуи были низвергнуты и отправлены в переплавку. Бронзовую фигуру богини Геры стянули с пьедестала и бросили в огонь. Она была столь огромна, что потребовалось четыре упряжки быков, чтобы оттащить ее с места. Другие скульптуры, например, Парис, Александр и Афродита, разделили судьбу Геры. Необычный флюгер Анемодулион в форме прекрасной конной статуи с Бычьего форума тоже был сброшен на землю, чтобы отправиться в ненасытное горнило.

Из величайшего города христианского мира Константинополь превращался в жалкую, уродливую тень собственного величия. Его прекрасные стены были исковерканы остатками деревянных оборонительных сооружений; городские здания пострадали в трех страшных пожарах; а теперь были сброшены памятники, формировавшие сам культурный облик Византии. Пьедесталы стояли без статуй, ниши были пусты, лишь торчащие металлические штыри отмечали места, где некогда возвышались произведения искусства.

Ипподром лишился всех украшений — огромного бронзового орла, колесничих, массивного гиппопотама с крокодилом или василиском в пасти, изумительной фигуры Елены Троянской, «казавшейся свежей, словно утренняя роса, с покрытым томной влагой нарядом, покрывалом, венцом и тесьмой в волосах».[597] Кроме того, что крестоносцы продолжали разрушать Царь-город, они грубо обращались и друг с другом. Разбогатев, завоеватели занялись бесконечными играми на свое состояние или же дрались, иногда включая в ставки и своих жен. Отражая снисходительное превосходство образованного императорского служащего, Никита пришел к выводу, что едва ли стоит ожидать другого от «кучки невежественных варваров, незнакомых даже с алфавитом, не умеющих читать и не знающих… эпической поэзии».[598]

С точки зрения императора Балдуина, необходимость сбора денег стояла превыше чувств или эстетики. Его обязанность как помазанного правителя состояла в немедленных действиях, и теперь он обратился к более широким проблемам правления.

ГЛАВА 15 «Высокому человеку — высокую справедливость»

Завершение Четвертого крестового похода и первые годы существования Латинской империи, 1204–1205 годы

История Константинопольской Латинской империи (1204–1261) извилиста и печальна. Кульминацией крестового похода стала коронация Балдуина — но на утверждение его власти ушли годы войн, сменявшиеся короткими мирными периодами и принесшие большинству действующих лиц жестокую кончину. Влияние событий апреля 1204 года сказалось далеко за пределами Константинополя. Столь масштабное изменение в картине христианского мира имело значительные последствия для множества народов, причем не только в пределах Византии или в непосредственной близости от нее. Папство, государство крестоносцев в Леванте, семьи и соотечественники крестоносцев в Западной Европе, итальянские торговые города и мусульманский мир — всем пришлось изменяться и заново оценивать свое политическое и религиозное положение. Полное рассмотрение всех этих проблем могло бы, наверное, составить отдельную книгу. Нашей же темой являются лишь первые годы существования новорожденной Латинской империи.

В первые месяцы правления Балдуин столкнулся с двумя неожиданными и серьезными проблемами: с сопротивлением своему владычеству и с тяжкой личной утратой. После коронации новый император