возможности заключить какой-то важный династический брак не приходится. Для Византии Игорь и его народ были варварами. Тут не стоит переоценивать значения варягов. Варяги, тем более южный вариант их 'руси', вне всякого сомнения, были варварами. А в правление Игоря, когда подвластным ему остался только Крым, (недаром его считали в Византии князем Боспорской Киммерии), взять жену он мог лишь из своего или сопредельного государства. На эти сопредельные территории молодой князь ходил походами, чтобы – как и в случае с Византией – устрашать и подчинять. Один из таких набегов мог быть направлен на Болгарию.
Болгария для славянского христианства – район совершенно особый. Отсюда началось распространение этой религии на их земли, в Болгарии учили и создавали письменность, переводили на общий для всех славян язык церковные книги Кирилл и Мефодий. Отсюда текло на Русь и другие земли славян болгарское христианство, которое не совпадало как с латинским, так и с греческим. Именно Болгария стала позже местом, где набрало силу учение богомилов, известное на Западе как ересь павликан, катаров и альбигойцев. Болгары считали, что они получили свое христианство не от Рима и не от Константинополя, а напрямую от апостола Павла. К X веку Болгария давно уже стала христианской страной и управлялась христианскими царями. Так что вряд ли болгарская княжна из Плиски могла остаться язычницей. Еще до официального крещения в Константинополе она явно была уже христианкой, иначе зачем бы ей привозить с собой в Византию своего собственного священника – вопрос, который задавали себе все историки и биографы Ольги. А она его привезла с собой, наша якобы язычница Ольга!
Известно также, что и до посещения ею Константинополя, в Киеве, где княгиня жила или куда она наезжала, стояли христианские церкви. Но если Ольга была христианкой, тогда совершенно непонятен ряд поступков, которые произошли сразу после гибели Игоря, – этих поступков никто и никогда толково объяснить не мог, поскольку они не принадлежат не только христианству, но даже позднему язычеству, в котором пребывали Русь и Таврида. Недаром во все исторические труды летописные тексты вошли под названием 'Четыре мести святой Ольги'. Смерть в том раннем обществе не рассматривалась как нечто ужасающее, а смерть в бою – тем более. Это был обычный исход для мужчины, гораздо более унизительным считалось умереть в своей постели, а не на поле битвы. Обычно за поражением в бою следовал реванш, но никогда и никем ответный поход против врага не рассматривался как месть чужому народу. Торжествовало убеждение, что побеждает сильнейший. Мировоззрение русов в этом плане ничем не отличалось, в нем не было места для мщения. Тем не менее после смерти мужа Ольга инспирирует месть в самой извращенной и жестокой форме – она буквально стирает город в 'Деревех' с лица земли, и не сразу – а в четыре этапа.
Если соотноситься со средневековой логикой, которая следовала у дохристианских народов родовым нормам, то мстить Ольга могла только конкретным убийцам, да и то обычно этим занималась не женщина, а родные убитого – мужчины. Такая месть не следовала 'по горячим следам', она сначала обдумывалась, пробовалась на вкус и только тогда уже, прочувствованная и потому сладкая, исполнялась. Но Ольга начинает процесс уничтожения 'деревлян' сразу после смерти мужа – точно ей требовалось быстро избавить себя от свидетелей чего-то, что открывать никому было нельзя. Некоторые исследователи вопроса видят решение в том, будто бы княгиня оказалась втянутой в заговор христианской общины Киева и, убрав мужа-язычника, надеялась переориентировать государственную политику – всеобщее крещение, превращение своего народа из варваров в христиан, равных с византийцами или римлянами. Другие считают, что Ольга ни к каким козням против Игоря непричастна, а 'четыре мести' – это вполне нормальный поступок женщины, оставшейся с младенцем-сыном на руках. Ведь, по летописной легенде, Ольга не начинает воевать 'деревлян', пока те не посылают к княгине свое посольство. Речь идет о сватовстве к овдовевшей княгине. В целом возмущение вдовы можно бы и понять, если бы за ним не следовали поступки хитроумные и жестокие. Попробуем разбить текст летописи и посмотрим, как развивается по тексту линия мщения.
Месть первая
Для нас первая месть, ее способ – сюжет поистине сказочный. Для человека XII века этот сюжет тоже в очень большей степени казался сказочным, особенно для монаха. Но язычник X века воспринял бы его вполне всерьез. В сюжете запечатлено традиционное жертвоприношение, которое практиковали русы. Налицо все признаки погребального обряда, когда тело умершего кладут в ладью и затем сжигают и погребают в кургане, как правило, вместе с теми, кто его любил и кто ему прислуживал Обряд древний и характерный для язычников, хорошо описанный современниками русов, но… 'деревлян' засыпают землей живьем! Их взяли на смерть не добровольно, а обманом. Их смерть мало того что была ркасной по вполне понятным причинам, но, по верованиям славян, погибший в плену от руки врага попадал после смерти в вечное рабство.
Сам погребальный обряд очень хорошо описал путешествовавший по землям славян Ибн-Фадлан. Вот как этот обряд выглядит в правильном исполнении: