нас».
Мастер Андреас много странствовал на своем веку и не раз опоясывался мечом, чтобы попытать счастье в бою, но был набожен без высокомерия и охотно посещал церковь. Многие, однако, замечали, что он никогда не преклонял колен перед изображениями святых дев и жен, а только перед святыми мужами, и носил под одеждой на шейной цепочке образок св. Георгия Победоносца.
Поселился он у Бенгта Гаке, музыканта при дворе Стуре. Бенгт всего год как женился на шестнадцатилетней девушке и зажил своим домом.
Бенгт Гаке был молод и мечтателен: пока на небе светила луна, он не в силах был лечь в постель. Лицо у него было детское, с выпяченной нижней губой; белокурые волосы ложились по плечам, а за поясом торчал маленький, словно игрушечный, кинжал. Бенгт сразу полюбил гостя, и они скоро стали такими друзьями, у которых не было тайн друг от друга.
Однажды вечером Бенгт пригласил мастера Андреаса в погребок ратуши, где они и уселись на одну из самых дальних скамей, чтобы им никто не помешал. Бенгт Гаке запустил пальцы в волосы и подпер голову ладонями.
— Ты знаешь, мастер, — начал он, — что у нас в стране междоусобицы? Многие не прочь избавиться от Стуре и вновь призвать датского короля. Вот с какой целью давно уже вербует людей Яков Ульфсон. И мне он сулит полный кубок рейнских червонцев, если я сумею переманить на его сторону остальных наших музыкантов; если ты захочешь помогать мне, поделим золото пополам.
Мастер Андреас засмеялся:
— Мало касаются меня ваши распри, но будь даже каждая ягода рейнских лоз слитком чистого золота и предложи ты мне их все, и тогда бы не сманил меня с пути чести и правды.
Лицо Бенгта Гаке прояснилось, и он весело прищелкнул пальцами:
— В том, что я сказал, не было ни тени правды, но надо же испытать нового друга.
И ты думаешь, что сердце человеческое испытывается деньгами? Будь уверен, для этого нужно мерило куда тоньше. Но крутом начинают прислушиваться, дивясь нашему перешептыванию. Поговорим о чем-нибудь другом.
— Подслушиванием у нас в городе занимается по-настоящему лишь один человек.
— Кто же?
— Столяр Гориус. Ты не знаешь столяра Гориуса?
— Нет.
— Да его, собственно, никто не знает. Мало кто даже видел его. Его никогда и нигде нельзя застать — ни дома, ни на улице; он целый день разнюхивает дела ближних и знает все, что творится.
— То есть — где пахнет деньгами?
— Напротив. О деньгах он и не думает. Он удостаивает своим бдительным вниманием любовные истории… Вот и побеседуем о любви; тогда можно говорить громко и вовлечь в беседу и других. О любви все говорят охотнее всего. Я счастлив в любви и не без сожаления оставляю свою хозяюшку Метту даже на один вечер. Любовь — это сад, окруженный столь высокими стенами, что из-за них видно лишь то, что выше земли, а весь остальной внешний мир закрыт.
Мастер Андреас ответил:
— Ты веришь в любовь, друг мой! Любовь — это плоть. Пойди к мяснику и увидишь любовь, распластанную, разрубленную на куски.
— Ты, однако, охотно проводишь время с женщинами, как я заметил.
— Столь же охотно провожу я время в лесу среди деревьев и цветов. Они себе красуются, не мешая моим думам.
— Дай мне жить моими мечтами и сохранять верность жене.
— Мужу красивой и молодой жены не с чего быть вероломным. Любовь прежде всего — страстное влечение к юности и красоте. Не говори о любви там, где нет юности и красоты, иначе ты окажешься лгуном. Правда, встречается нежная и неизменная преданность, которая и в седой старости озаряет своим вечерним сиянием двух супругов, но это уже нечто другое, куда более высокое, нежели любовь. Это — цветок, а любовь — только семя, быстро плесневеющее и загнивающее в рыхлой, нечистой земле. Дотрагиваясь до семян, берегись запачкать перчатки. Знаешь что? Желая испытать человека, я завожу с ним, как вот сейчас с тобою, разговор о любви. Если новый знакомец, не слушая, смотрит перед собой в пространство, то я знаю, что имею дело с действительно хорошим человеком. Если же он, наоборот, начинает подмигивать и шептаться, то я знаю, что ему не следует доверять. Такой человек может оказаться опасным наушником на службе, плохим семьянином и предателем в кругу друзей.
— Но ведь я, а не ты, мастер, заговорил о любви.
— Да, но я навел тебя на этот разговор и теперь взвешиваю тебя. Ты весь ушел в свою любовь. Это показывает, что ты человек не вредный, но не создан для великих дел, — иначе тебя стала бы мучить такая задержка и помеха на пути!
— Мастер Андреас, перестань хулить чувство, которое для меня — все.
— Все, говоришь ты. Значит, у тебя ничего не остается, если чувство это догорит и обратится в пепел. А рано или поздно это должно случиться. Я привык иметь дело с формами, линиями и циркулем, и я знаю, что такое любовь. Это — овал колена. Это — полушарие груди. Об это полушарие певец с отчаяния ударяется лбом, и лира его звучит. Это и смешно и в то же время раздирает сердце. Ужасен тот день, когда эта пышная округлость начинает ссыхаться и не совпадает больше с моим циркулем. Здоровье и красота стремятся к размножению на благо и процветание человечества. Что было бы хорошего, если бы дряблость и бесформенность, плоская грудь и багровое лицо зажигали тоже страстное желание? Но, говоря о любви, люди лгут себе и другим из страха и трусости, и я сам разделяю их ужас и бегу любви, как великого несчастья.
— Ты рассуждаешь, как монах.
— Я поступаю так, потому что монахи правы. Но подожди. Мы еще успеем поговорить об этом.
Мастер Андреас встал и оглядел посетителей, наполнявших погребок. На нем была темная и простая одежда, и он имел привычку по временам сжимать рукою железный циркуль, засунутый за пояс.
— Кнехты, музыканты, ремесленники! — начал он. — Вы слышали наш разговор, и вот что я хочу сказать вам. Полно вам распевать непотребные песни и гоняться за женщинами, ибо недалеко то время, когда мы повалимся на скамью, разбитые и умирающие, раскаиваясь, что не сумели получше использовать свою жизнь. Я ненавижу чувственную любовь, так как она является нам вечной помехой в делах и лишает нас власти над самими собой и нашими поступками. Я сам женат, но оставил жену и детей дома, и если среди вас найдутся честные сердца, то ударим по рукам и заключим свободный и безымянный союз для сохранения чистоты душевной и телесной в честь и славу самим себе.
Кое-кто из завсегдатаев погребка только захохотал и загорланил в ответ, но большинство отодвинули в сторону кружки и кувшины и окружили Андреаса.
— Ты боишься, — заговорили они, — что суетные мысли помешают твоей работе над задуманной скульптурой, которая обещает быть великолепной. Да будет благословен тот день, когда нам доведется поклониться ей в нашем храме. Что бишь должна она изображать? Говорят, святого Георгия Победоносца, избавляющего царевну от дракона? Избавление девственно-прекрасного шведского королевства от когтей чужеземных разбойников!
— Так думает Стуре, друзья мои, но я могу творить только по своему замыслу.
Бенгт Гаке вскочил с места, обнял мастера Андреаса и поцеловал в обе щеки.
— При свете фонарей все вы говорите льстивые речи, — сказал он, — но мне плохо верится в чистоту ваших сердец, когда вы в потемках. Другое дело мастер Андреас: он весь проникнут волей и силой, потому и произведение его должно выйти могучим. И все мы должны дружно охранять его покой. Его дружба будет для меня святыней до последнего часа моей жизни. Давайте ему свои лживые обеты целомудрия. У меня есть для него дружеский дар получше, который скрепит мою веру в него. Я дам ему лучшее свое достояние в мире. Метта, хозяюшка моя, будет стоять перед ним, когда он приступит к изображению девы, дабы оно превзошло красотой все, что он создал до сих пор во время своих долгих странствий…
И все принялись восхвалять Бенгта Гаке за его дружеский обет и пожимать руки мастеру Андреасу. Вслед за тем колокола зазвонили к вечерне и все разошлись.
