Гости побросали инструменты, и ропот их становился все громче и горячее.
— Мы считали тебя за человека с чистым и добрым сердцем, мастер! Но ты возгордился. Разве Бенгт Гаке не друг тебе больше? Недаром, видно, ходят по городу странные слухи.
— Слухи?
Мастер Андреас попытался было опять засмеяться дерзко и заносчиво, но губы его не слушались. Тогда Бенгт Гаке снял со своей головы его руку и встал рядом с ним на самую верхнюю ступеньку.
— Ты не искусен в деле и не сумеешь позолотить венец, — сказал мастер Андреас.
— Так поучи меня.
И гости подхватили:
— Так поучи его своему искусству, мастер!
— А если он погубит мою работу?
— Любящие руки не могут погубить великое произведение.
— Кто же здесь решает — он или я?
— Не ты и не он, а мы, потому что в нашей церкви будет стоять твое произведение. Мы приняли тебя с распростертыми объятиями, открыли тебе наши дома и сердца!
— Вы сделали это ради моего имени и искусства.
— Честь и слава твоему искусству, но мы хотим теперь духовно освятить твое произведение.
— Вы думаете, это будет освящением воистину?
— А сам ты как думаешь?
— Оставим на сегодня работу.
А посланный, который поскакал к Стуре с вестью, что изображение будет готово к завтраму? Дай-ка этому господину ложное обещание, и, увидишь, он сумеет отплатить.
Гости со всех сторон окружили скульптуру.
Тогда мастер Андреас принялся обучать Бенгта Гаке и одновременно с ним золотить корону, но рука мастера так при этом дрожала, что сам он оказался наименее умелым, и ему пришлось переделать свою работу. Когда Метта взглянула наверх, то закинула сцепленные руки за голову и воскликнула:
— Словно солнце светит на корону! Какой блеск!
Мастер Андреас не смел встретиться с нею взглядом и осторожно протирал шелковым платком зубцы золотого венца, пока Бенгт Гаке не кончил своей работы.
— Она права, — заговорили гости. — Словно солнце светит на корону. Какой блеск!
Бенгт Гаке обнял мастера Андреаса и помог ему спуститься с лестницы.
— Твоя работа окончена.
Мастер Андреас, тяжело присев на один из дубовых обрубков, поднял с пола и положил себе на колени деревянный молоток.
— Работа окончена, — сказал он, — ступайте с миром, добрые люди, и оставьте меня одного.
Ни единого облачка не было на небе в день Благовещения. Шесть маленьких косматых лошадок повезли скульптуры святого Георгия Победоносца и дракона в собор. В городе звонили во все колокола, а шествие открывал Бенгт Гаке со своими трубачами и барабанщиками. По обе стороны колесницы сверкали алебарды и шлемы, а сзади следовали знатные господа и рыцари, словно составляя свиту новоизбранного владетельного князя. Вот колеса загромыхали по деревянным доскам Северного моста, и Стуре, смотревший из замковых окон, крикнул народу:
— Помните Брункеберг, шведы? Помните нашу песнь о Георгии Победоносце?
Тут поднялись такой шум и крики, что гул прокатился далеко за город, и, когда отроки, державшие лошадей под уздцы, обернулись к монастырю святой Клары, им померещилось, что там все еще клубится пыль вокруг павших датских воинов, и вспомнилось, как господин Кнут Поссе схватил знамя Даннеброга и с такой силой всадил его верхушкой в землю, что древко сломалось, а он наступил ногою на белый крест. И чем больше они думали о той долгой битве, тем с большей гордостью и достоинством вели коней. Когда же ребятишки, сидевшие на перилах моста, увидели разинутую окровавленную пасть дракона, то со страху подняли плач и разбежались.
— Где же мастер Андреас? — спрашивали люди. — Где он? Мы хотим на руках внести его вслед за его произведением.
Скульптуры установили рядом с алтарем святого Георгия, и скоро вся церковь наполнилась толпами народа, которые дивились произведению, уходили и сменялись новыми.
До самого вечера длились давка и сутолока. Под конец лампады не в состоянии были преодолевать темноты, клубившейся под сводами, и заупокойные свечи в железных подсвечниках у дверей догорели до половины, но золотые доспехи святого Георгия и венец девы и в полумраке блистали по-прежнему. Монахини и монахи, францисканцы и доминиканцы, проходили вереницами, преклоняли колена, крестились и уступали место крестьянам, прибывшим в город ради завтрашнего базара, одетым в меха и шаркавшим деревянными башмаками по церковным плитам. Горожане, чувствовавшие себя здесь дома, отваживались подходить к самому алтарю и шептались между собой о сходстве Пречистой Девы с хозяюшкой Меттой. Они сразу узнавали ее волосы и красивые очертания лба.
— Где же мастер Андреас? — спрашивали все. — Воистину, он сама скромность, если избегает почестей в день своего торжества.
Когда в монастыре св. Клары пропели вечерний псалом, Бенгт Гаке заглянул в сарай. Как там стало пусто, когда скульптуры увезли! Пол был усеян стружками и инструментами, в углу валялся голубой плащ Метты, а за стенами шумела вода.
Но мастер Андреас сидел на дубовом чурбане у стены, точь-в-точь, как вечером накануне, и Бенгт Гаке, подойдя к нему, заметил, что мастер как-то постарел и словно высох.
— Бог помог мне докончить мою работу, но теперь Его терпение истощилось, — проговорил он.
— Это силы твои истощились, вот и все, мастер Андреас. У тебя целый день крохи не было во рту для подкрепления плоти. Теперь все твои старые друзья и множество новых ожидают тебя в погребке ратуши.
— Ты все еще друг мне, Бенгт?
— И ты еще спрашиваешь?
— Лучше бы тебе не знавать меня никогда. Если хочешь мне добра, возьми этот молоток и хвати меня по виску так, чтобы я тут же свалился мертвым.
— Ты болен и сам не знаешь, что говоришь.
— Вот молоток. Возьми и ударь с размаху. Уж если кому сделать это, так именно тебе. Поверь моему слову, ты совершишь доброе дело.
— Разве хорошо убивать?
— Да, если рука убивающего является орудием кары Божьей.
— Мастер, тебе еще есть для чего жить, если даже тебе не суждено больше создавать произведений, как то, которое ты уже дал нам.
— Не для чего мне жить, — разве только для стыда и покаяния. Но это не совсем по мне. Я не знаю, друг ли я тебе больше; едва ли… Но если ты мне друг, то окажи мне последнюю услугу и убей меня.
— Дай сюда молоток.
Бенгт Гаке взял молоток и швырнул его в открытую дверь с такою силою, что он полетел прямо в воду.
— Клянусь святым Эриком! Если тебе так уж хочется сидеть тут со своими думами, то и сиди себе на здоровье.
Мастер Андреас вскочил, побежал за Бенгтом и ухватился за него в дверях:
— Не бросай меня! Не хочу я оставаться в твоем доме один на всю долгую ночь.
— Или ты стал вдобавок бояться темноты?
— Не темноты, а деяний тьмы.
— Ничего не понимаю, но если тебе на сердце легли тяжелые камни, стряхни их с себя хоть на эту ночь. Дай мне руку и пойдем. По-настоящему мне, пожалуй, следовало бы отвести тебя в монастырскую больницу, но мне сдается, что стоит тебе выпить пару кружек доброго вина и посмеяться от души, как ты
