снова станешь человеком.
— Да, Бенгт, если мне удастся хорошенько посмеяться, я стану опять человеком.
Они пошли по двору в потемках, рука об руку, осторожно пробираясь по мокрой траве; но, когда подошли к калитке, мастер Андреас остановился:
— Ты ничего не слыхал?
— А что мне было слышать?
На галерейке что-то зашуршало, словно волочился по полу кусок тяжелой материи.
— Это, верно, Метта полюбопытствовала взглянуть — удалось ли мне уговорить тебя провести вечер с друзьями.
— А если бы я не пошел с тобой?
— Тогда она узнала бы, что я ушел один.
— Поспешим.
— Ты же сам остановился.
Они пошли дальше между дворами, многие из которых сгорели и были заброшены со времени последней войны. На одном из пепелищ, где зола и угли хрустели под ногами прохожих, кучка нищих и прокаженных развела огонь в уцелевшем очаге. Нищий с костылем и деревяшкой вместо ноги рассказывал товарищам, как он на этом самом месте помогал хоронить убитых датских воинов. Оба ночных прохожих подали ему милостыню, он поблагодарил и посоветовал им не преминуть посмотреть в городском соборе новые великолепные скульптуры, поставленные в память этой победы.
Местами почва была такая топкая, что путникам приходилось перебираться по камням и мосткам. Слева от тропинки и мостков струился поток, обдававший брызгами их платья. У Северных ворот стража внимательно осмотрела их при свете фонаря, прежде чем пропустить, но в городе по всему видно было, что день праздничный: все еще были на ногах, и на крутых спусках переулков гулко раздавались шаги и немецкая речь, одетые по праздничному купцы и их жены возвращались с факелами и фонарями с цеховых пирушек, а все вывески были украшены зеленью.
Скоро мастера Андреаса встретили радостные приветствия вышедших ему навстречу друзей, которые и окружили его, чтобы проводить в погребок ратуши; но он так рассеянно отвечал на их приветствия, что их даже взяло сомнение: узнает ли он их, и опять они обратили внимание на его затуманенные глаза, устремленные как бы в глубь его собственной души, а не на собеседника. Проходя мимо собора, все остановились, и Бенгт Гаке указал на красноватую искру, светившуюся в окне.
— Взгляни на эту искру, мастер. Это ты зажег ее. Это рукоятка меча святого Георгия Победоносца блестит при свете неугасимой лампады. И в темноте он все бьется с драконом, с ненавистною тебе греховною плотью.
Мастер Андреас выпустил его руку и стал чертить носком башмака по камням, словно ища решение давней загадки.
— Ненавидеть плоть… — начал он: — это все равно, что сказать: я ненавижу воздух, ненавижу воду, ненавижу свой собственный глаз. К чему тут ненависть? Это слово, сказанное в минуту гнева, — и ничего больше. Или я заблуждался?.. Святому Георгию придется сложить оружие?.. Пламя, сверкающее в пасти дракона, есть вечное божественное пламя?..
— Он переутомился от непосильной работы и окончательно свалится, если не поспешим увести его с собою, — шепотом обратился Бенгт Гаке к окружающим.
Но те не решались подступить к мастеру, и он продолжал говорить неуверенно и медленно:
— Во тьме я блуждал, и темна и загадочна была моя речь. Ненавидеть любовь… Нет, я ненавижу обман в любви. Лживого и пронырливого татя, который не выносит дневного света. Сначала он подкрадывается подобно маленькой скользкой ящерице… Бенгт, Бенгт, поди сюда! Видишь, вон там… в углу, возле того серого дома?..
— Вижу, вижу, мастер. Это не кто иной, как кнехт, который собирается влезть в окошко к своей зазнобушке… Я даже могу назвать имя.
— Ну, кто же он?
— Сначала он был простым мужиком и звался Медведищем. Но в битве при Брункеберге он шел впереди коня Стуре. Это храбрец из храбрецов, и ты не порочь его.
— И он столь же честен, сколь храбр?
— Да, будь уверен. Мы люди чести.
— Но когда дело коснется любви, то брат обкрадывает брата, сестра сестру, приятель приятеля, и ваши герои по-разбойничьи влезают в окна.
— Ворота, должно быть, заперты.
— Так ему бы пройти мимо, как честному человеку.
— Легко сказать!
— Или хоть выбить стекла в окне во всеуслышание… Да, сначала это воровская ящерица кажется такой маленькой, пугливой и забавляет тебя своим вилянием… но мало-помалу растет, обрастает крыльями и когтями и своим ядом может запятнать самый светлый доспех. Она превращается в дракона, который поднимается из грязи и праха, чтобы терзать и разрушать, и в конце концов вокруг нее валяются одни обглоданные скелеты существ, которые были когда — то детьми света…
Со стороны Главной площади послышались громкие крики, и ночные сторожа устремились туда. Мастер Андреас оглянулся и словно тут только уразумел, сколько друзей вышло ему навстречу. Он знаками дал понять тем, которые были позади, чтобы они не отставали, и быстрым шагом двинулся в гору. Площадь была загромождена базарными навесами, ларями, корзинами и распряженными лошадьми, которые спокойно жевали овес, рассыпанный на дне телег, но мастер Андреас уверенно прокладывал себе путь, шагая через валявшиеся на земле мешки.
У самого входа в погребок ратуши ночные сторожа изловили оборванца-нищего и притиснули его к столбу, поддерживавшему навес. Нищий дрожал всем телом, бормотал что-то невнятное и всячески старался вырваться.
— Чем провинился этот бедняк? — спросил мастер Андреас, показывая жестом, что хотел бы помочь ему.
— Это не твое дело, — ответили ночные сторожа, — хотя, как мы видим, ты сам мастер Андреас.
— Отпустите его или скажите, в чем он провинился?
— Он украл.
— Что же он украл? Чужое счастье или чужую честь?
— Он взломал один из базарных ларей.
— Зачем?
— Он говорит, что три дня не ел, а в ларе был хлеб… Но вольно же ему было ломиться с такой силой, что ставень отвалился и грохнулся на камни. По всей площади гул пошел.
— И таких воров вы сажаете в тюрьму?.. Отпустите его.
Но тут из толпы протянулась рука и указала на мастера Андреаса, а чей-то голос одновременно крикнул:
— Мастер! Ты сам вор, обманувший своего лучшего друга с его женой.
Мастер Андреас так порывисто отшатнулся, что шляпа скатилась с его головы.
— Кто осмеливается утверждать это?.. Пусть выйдет вперед!
— Он уже скрылся, — ответили сторожа.
— Кто же это был? — спрашиваю я!
— Это был столяр Гориус.
— Столяр Гориус…
— Полно кичиться, мастер! Нам, ночным сторожам, хорошо известно, что творится во дворе, когда ты вдвоем с молодкой Меттой… Весь город знает это, все, кроме самого Бенгта Гаке… Так всегда бывает.
Бенгт Гаке распахнул дверь в погребок, так что свет от фонарей и свечей ярко осветил мастера Андреаса.
— Скажи, что это клевета, мастер! Скажи твердо и спокойно — и все поверят тебе.
