новейших геронтологических технологий в процессе лечения наших пациентов не самым лучшим образом сказывалось на нашем бюджете Нет, нет, инспектор, нас нельзя обвинить в «полном отсутствии медицинского ухода», как вы изволили выразиться. Мы тщательно ухаживаем за нашими больными. И, должен вас заверить, это совсем не легкий труд. Видите ли, инспектор, психически больные люди имеют склонность к нанесению телесного ущерба самим себе — скажем, биться головой о стены. Но мы ни на секунду не оставляем их без присмотра. Закон запрещает нам усугублять их душевную болезнь любыми способами, но как только человек сходит с ума, он сам подрывает свое психическое и физическое здоровье. — Вы упомянули о геронтологических технологиях, — напомнил я ему. — Не было ли у вас случаев злоупотребления?
— Действительно, мне передавали некоторые сплетни по этому поводу, ответил Нехт. — Но что касается меня лично, я горжусь этим достижением медицины. Конечно, некоторые могут мне доказывать сколько им угодно, что за счет увеличения длительности жизни наших пациентов сильно возрастают расходы на содержание клиники. Но вы должны учесть, что, несмотря на короткий период потепления в наших местах, мы фактически ЭКСПОРТИРУЕМ продукты питания, выращиваемые здесь, в северные государственные хранилища: наш» пациенты находят удовольствие в работе на свежем воздухе в любую погоду — это помогает им, как бы это сказать, вылезти на время из своей раковины. Значит, нет причин говорить о материальном ущербе, наносимом правительству замедлением процесса старения наши» больных. Иногда это способствует, если не полному выздоровлению наших подопечных, по крайней мере, улучшению их душевного состояния, так сказать, внутреннему успокоению. Буквально вчера мы выписали из клиники человека, достигшего возраста ре ста девяноста пяти лет. Он сказал нам, что его жена, должно быть, уже в могиле, и поэтому никто больше не будет сводить его с ума, и он вышел отсюда таким счастливым, как только может быть счастлив человек.
— Однако, — продолжал я все так же сурово, — этот факт не может служить причиной отмены инспекции.
Конечно, он вынужден был подчиниться: несмотря на протекцию императора, он оставался государственным служащим, обязанным исполнять приказы свыше.
Целый час мы переходили из одного барака в другой, из одной хижины — в другую, осматривая условия содержания больных. Я даже попытался заговорить с некоторыми пациентами, но одни совсем не обращали на меня никакого внимания, другие принимали меня за привидение, а один больной даже вручил мне медицинский рецепт на два миллиарда кредиток — бедняга не имел с собой ни чеков, ни даже удостоверения личности. Еще один пациент, словно ребенок, гонял по двору перевернутую тачку. Я попытался спросить у него, почему он не вернет тачку в нормальное положение, на что он, по секрету, ответил мне, что никак не может сделать этого, ибо в таком случае кто-нибудь обязательно ее чем-нибудь нагрузит.
Пройдя по всему поселению, я убедился, что, хотя хижины были уже довольно старые, они содержались в чистоте, и что, хотя некоторые пациенты и вели себя крайне странно, среди них все же не было физически больных или раненых. В диспансерах и изоляторах царил порядок, врачи и санитары исправно исполняли свои обязанности.
Наконец придумав, как подловить заведующего, я повернулся в его сторону и сказал:
— Я не вижу здесь людей преклонного возраста и очень сомневаюсь, что для поддержания жизни больных необходимо применение геронтологической техники. По правде говоря, я начинаю подозревать, что вы убиваете престарелых больных, требующих особо тщательного ухода.
На его смуглом обаятельном лице незамедлительно проступил яркий румянец.
— Нет, все совсем не так! — закричал он. Минуту он находился в раздумье, потом сказал; — Идемте со мной!
Нехт прошел прямо в регистратуру, где находились длинные ряды огромных дисплеев. Удалив из помещения
— Вы видите? Сто девяносто один. Двести три. Сто восемьдесят девять. Сто девяносто два. — И так он продолжал довольно долго, пока мне не пришло в голову, что в клинике, наверное, находилось не менее полумиллиона больных, и на просмотр данных по всем пациентам уйдет, по меньшей мере, целый день.
Поразмыслив хорошенько, я язвительно сказал;
— Вижу, что вы упорно избегаете информации о заключенных здесь по политическим мотивам людях.
Он вдруг остановился и с испугом повернулся ко мне — лицо его в этот момент утратило весь свой шарм.
— Но у нас здесь нет политических заключенных! — попробовал возразить он.
— Не лгите, мне все известно! — проговорил я самым страшным голосом, на какой только были способны мои голосовые связки. — Мне известно, что у вас БЫЛИ политические заключенные, пока вы не убили их!
— Послушайте, — в растерянности проговорил Нехт. — Вы не имеете права разговаривать со мной в таком тоне. Если бы такое, как вы говорите, случилось, весь персонал клиники причастный к этому инциденту, был бы тут же расстрелян!
— К несчастью для вас, — настаивал я, — я располагаю верными сведениями У вас ЕСТЬ политические заключенные. Мне даже известны имена двоих из чих.
Он смущенно помотал головой и сказал.
— Не знаю, о ком вы говорите. Вас, должно быть, дезинформировали, инспектор.
— Найдите в списках, — приказал я, — имена доктора Кроуба и Ломбара Хисста.
Вдруг он вздохнул с облегчением и засмеялся.
— Ах, эти, — обрадованно заговорил он. — Но они вовсе не политические заключенные, как вы предполагаете. Они самые сумасшедшие из всех сумасшедших.
— Найдите их имена, — повторил я строго.
Пальцы его снова забегал по кнопкам клавиатуры.
ИХ ИМЕНА ОКАЗАЛИСЬ В СПИСКЕ!
Нехт попытался объяснить мне, что их данных не было в базе данных по геронтологическим экспериментам потому, что они были еще слишком молоды Хиссту было всего сто семьдесят, а Кроубу — сто восемьдесят. И у меня не должно быть претензий i сотрудникам клиники.
— Они — политические заключенные! — заявил я в очередной раз. — Я должен осмотреть их!
Заведующий с сожалением покачал головой, рукой указывая на дисплей, где напротив имен интересующих меня людей стояли пометки: «ХИССТ ОБЩЕНИЕ ЗАПРЕЩЕНО. Может разговаривать топько с Кроубом. КРОУБ: ОБЩЕНИЕ ЗАПРЕЩЕНО. Может разговаривать только с Хисстом».
— Им нельзя ни с кем говорить, — объяснил Нехт. — Им запрещены свидания с кем бы то ни было. Это королевский приказ!
— Ага, — сказал я. — А какое мне дело до королевских приказов. Ваша вина доказана. Вы СОДЕРЖИТЕ здесь политических заключенных, и эти пациенты такие же сумасшедшие, как вы или я Что ж, благодарю вас за помощь, Нехт. Я сейчас же отправляюсь назад и составлю рапорт начальству о том, что в Конфедерационной Психиатрической Клинике… Заведующий совершенно растерялся С глазами, полными слез, он взмолился:
— Пожалуйста! Не надо! Эти двое и правда сумасшедшие! Самые настоящие!
— В таком случае мне придется пообщаться с ними, но только В ОТСУТСТВИИ обслуживающего персонала клиники: кто знает, может быть, врачи будут грозить им страшными пытками, если они осмелятся заговорить. Но я решаюсь на этот эксперимент только ради вас, Нехт, потому что вы произвели на меня благоприятное впечатление, и мне бы хотелось помочь вам избежать всякого рода неприятностей, так и быть, я сделаю вам это одолжение.
— О, спасибо вам, — проговорил он растроганно и немедленно вызвал охранников.
Меня так и распирало от гордости за себя — вот что значит настоящий профессионализм.
Итак, я делаю еще один шаг в моем расследовании!
