Они жили по разные стороны того мощного лесного массива, который покрывал всю территорию нынешнего Краснодарского водохранилища. Теперь уже многие забыли, какие были дремучие леса в этих местах. Начинались они сразу за Кубанью и простирались далеко в левобережье, до аулов нынешнего Теучежского района Адыгеи. Со стороны аула Тлюстенхабль в этом массиве выделялись большие участки Кармалино и Закоп. Со стороны аула Шабанохабль, который был на левом берегу Кубани, напротив хутора Ленина, что на правом берегу, простирался громадный лесной участок Харзах. Со стороны станицы Старокорсунской находился участок Курго, занимавший все пространство между реками Пшиш и Белая до станицы Рязанской. Когда строили водохранилище, весь край в течение пяти лет вырубал этот огромный лесной массив. Даже первым секретарям райкомов и горкомов партии были определены персональные делянки.
Салех — черкес, мой прадед по материнской линии родился в ауле Кунчукохабль, что на левом берегу реки Пшиш. Ганка — казачка, из станицы Староконсунской. Дремучие леса, разделявшие их, не смогли противостоять судьбе, которой было угодно соединить их надолго крепкими узами. Чем больше я узнавал подробностей, тем больше убеждался в том, что леса хоть косвенным образом, но способствовали развитию истории их не простой, трудной любви.
Мамин род Панешей славился как род долгожителей. Когда Мама вышла замуж за отца и родила меня, второго после сестры, в ауле еще жила ее прабабушка — мать ее дедушки Салеха. Поэтому неудивительно, что я так хорошо помню своего прадеда Салеха. Наверное, на свете не было столь различных людей, как мои дед и прадед по матери. Первый был типичным тружеником — крестьянином и благоверным мусульманином. Он любил и знал до всех тонкостей крестьянское дело и, конечно, был образцовым семьянином.
Прадед, по — моему, никогда не держал в руке ни косы, ни тяпки, не верил ни в бога, ни в черта. Он был любителем приключений, человеком с сильным авантюрным характером. Дедушка всю жизнь прожил в ауле, выезжая лишь в случае хозяйственной надобности в Краснодар. Прадеду не сиделось на одном месте. В какие только переделки и ситуации не попадал он из?за этих особенностей своего характера.
Помню, как мой дядя Гиса, т. е. внук моего прадеда Салеха, брил ему голову. Процедура эта была не простая. Специально принесли медный таз, кумган. Дядя Гиса часто наводил бритву на ремне, постоянно намыливая голову прадеда. По мере того, как дядя продвигался в своей нелегкой работе, обнажался довольно непростой рельеф головы прадеда: шрам там, ссадина здесь, шишка там… Голова прадеда напомнила топографическую карту, на которой были отмечены все основные события, точнее приключения его жизни. «А эта ссадина — та, что осталась после твоей ссоры с Жачемуками?» — уточнял дядя Гиса, хотя уже давно изучил прошлую жизнь своего деда по рельефу его головы. «Нет, — отвечал Салех, — ссора с Жачемуками не оставила следа на моей голове».
Старый Жачемук тоже хотел быть крутым, задирался, и надо было поставить его на место. В неожиданно случившейся стычке Салех, всегда носивший при себе нож, неожиданно отрезал левое ухо Жачемуку и вручил ему же, посоветовав отнести жене. Долго враждовали род Панешей и Жачемуковых в ауле, состояние было на грани кровной мести, пока моя тетушка Алихан, младшая мамина сестра, не вышла замуж за Асламбия Жачемукова. По мосту, проложенному ею, первым побежал к Панешам внук Султанчик, потом Фатимка, потом еще и еще другие внуки и внучки, но в это время прадеда Салеха уже не было в живых.
Неудивительно, что Салех был известной личностью не только в адыгейской округе. Его знали во многих станицах и хуторах, особенно в Старокорсунской.
Лесные массивы от Старокорсунской доходили до хутора с вызывающим названием Городской, что в двух километрах от маминого аула Кунчукохабль.
Этот лесной массив Курго до революции 17 года составлял экономию помещика по фамилии Ершов, жившего в Екатеринодаре. Он был настоящим лесопромышленником и вообще энергичным хозяйственником. Начал с того, что через Курго приказал сделать
просеку для узкоколейки. К ней подтягивали с массива древесину и далее по ней везли к паромной переправе. В зависимости от назначения одна ее часть сплавлялась по Кубани, другая увозилась сухопутными средствами через паром и далее.
Вначале железнодорожные платформы тянули волы и лоша-' ди. Потом Ершов приобрел «кукушку», как называли здесь паровоз. Появление настоящей железной дороги в лесных дебрях поразило воображение жителей близлежащих аулов, станиц, хуторов и приковало их внимание к личности Ершова. Он удивлял и восхищал их новыми и новыми хозяйственными новациями, в которые он их же вовлекал. Люди были вовлечены в самые разные промыслы. Работа в лесу и с лесом становилась для людей округи основным занятием, а лес — местом их жительства. По периметру Курго и в нем самом росли хутора.
Когда установилась советская власть, эти некогда непроходимые дикие места были так обжиты, что в них был образован Курго-Терновский сельсовет, а бывшая экономия Ершова оставила после себя многоотраслевое хозяйство. Кроме разработки леса здесь занимались пчеловодством, садоводством, охотой, земледелием и скотоводством.
Кроме всего прочего, осталась и память о Ершове и у русских, и у адыгов, живших в этих местах. На исконном крестьянском уважении к умению хозяйствовать основывалась память о Ершове, многочисленные воспоминания, о котором я слышал в детстве и в аулах, и в хуторах.
Леса здесь были богатые. Обитали в них лесные звери от зайцев до оленей. Ягод и дички было полно. Я еще застал и побывал во. многих хуторах, возникших на основе этой экономии. Эти хутора в основном располагались по окраинам Курго, но были и такие, что находились в самом лесу, точнее, на лесных делянках среди лесного массива. Напротив аула Кунчукохабль, на другой стороне реки Пшиш, считавшейся русской стороной, находились хутора Братский, Фокино, Процай. Хутор Городской, в отличие от всех хуторов, находился на адыгейском, левом берегу Пшиша. Далее, уже в самом лесу, были Терновый и Мелехово. Беляев, бывший на окраине Курго со стороны станицы Рязанской, как и хутор Городской еще здравствует. Их я хорошо помню, бывал в них, когда мы школьниками на каникулах подрабатывали на сборах дички, которую сдавали в приемные пункты по 5 копеек за килограмм. Никогда не забуду, с каким трудом удавалось залезть по высоченному, голому, толстому стволу груши до ее кроны на самой верхотуре. Такие груши я видел только в Курго. Проблема состояла еще в том, чтобы доставить туда длинную палку, которой сбивалась дичка. Потом надо было слезть, собрать ее и мешок нести на расстояние один — два километра до приемного пункта в районе хутора Братского.
На противоположной северо — восточной стороне Курго, напротив станицы Васюринской, было еще семь хуторов. В советское время они составляли совхоз, возделывавший многочисленные делянки в лесу и возле него. Последним директором этого совхоза был мой двоюродный брат Рамазан Чиназиров. Потом все эти хутора, с прилегающими к Курго аулами, всего в количестве 17 сельских населенных пунктов, сселили, расчищая место под будущее Краснодарское водохранилище, и тогда все следы той экономии, о которой я начал говорить, исчезли навсегда.
Однако вернемся ко времени, когда до революции эта экономия процветала. Управляющий экономии жил в Старокорсунской. Фамилию его я неоднократно слышал, но забыл. Салех был очень дружен с этим управляющим. Они делали большие дела. Однажды им показалось мало торговать налево лесом. На этом трудно было хорошо нажиться — тогда леса было много. Они придумали способ разбогатеть сразу. Когда управляющий вез из Екатеринодара зарплату рабочим, Салех верхом выскочил из?за поворота, прострелил руку управляющего, специально выставленную из фаэтона, и ускакал с саквояжем денег в лес. Денег оказалось много. Его доли хватило не только на щедрые подарки, но и на то, чтобы купить паровую машину с молотилкой для своего сына — труженика.
Однако управляющего уволили за то, что он так прозевал зарплату рабочих. Салеху и его другу жить стало скучно. Друг однажды объяснил Салеху, что если исчезнет новый управляющий, то никого кроме него не найдут, и снова его поставят управляющим. В дебрях Курго осталась сокрытой тайна исчезновения нового управляющего. Факт состоял в том, что уволенный управляющий вернулся на свое место.
Вся эта история не была бы интересной, если бы не одно обстоятельство. Салех был безразличен к богатству и не ради денег совершал все эти и другие добрые и недобрые дела.
У управляющего экономии, друга Салеха, была сестра Ганка. Все в роде Панешей говорили, что она околдовала Салеха. Иначе
объяснить его поступки они не могли.
