невероятное. Во все вагоны устремились наши солдаты пограничной службы и, орудуя прикладами, с грубой матерной руганью, обзывая немецкими ублюдками, стали всех перегонять в соседний товарный поезд, отделив женщин и детей от мужчин. И увез тот товарняк всех их, и женщин, и мужчин, и детей прямым ходом в Зауралье, в самую глубину Сибири, со всеми их провозглашенными в Италии правами человека и гражданина.
Женщины по дороге узнали, в каких вагонах находятся их мужья. Иначе они не были бы женщинами. Далее, они некоторые свои вещи на остановках смогли поменять на хлеб. Они знали, что их. мужей везут в суровом режиме и помогали им. Так, тетя Сусана рассказывала, как она на остановке добегала до вагона дяди Биболета, выкрикивала его фамилию и бросала через голову конвоира полбуханки добытого ею хлеба. Хлеб непременно передавался в руки адресата — другое дело, что дядя Биболет один этот хлеб не съе
дал, а делился со всеми.
Когда в начале 70–х годов мне в руки попался «Архипелаг Гулаг» А. Солженицына, я удивился, что многие места в нем мне показались знакомыми. Потом я уяснил причину: подобные сцены этих мест запечатлелись в сознании моем из рассказов дяди Биболета и тети Сусаны.
Конечным пунктом их скорого поезда (действительно он ехал в ускоренном темпе) оказалась сибирская глубинка. Здесь не то суд, не то трибунал присудил дяде Биболету двадцать пять лет лагерей и пять лет поражения в гражданских правах (наказание типа «нельзя голосовать»). Тетя Сусана понесла наказание полегче: она была осуждена не на лагерный режим, а на режим выселенной. Так она стала работать даже в детсаде. Дядя Биболет работал на какой?то шахте, при которой была большая слобода. Вскоре и там он добился признания и уважения. Поэтому тетя Сусана могла с ним общаться довольно?таки свободно. Об этом свидетельствует появление на свет здесь их второй дочки — Вали.
Шло время. Людей симпатизировавших и уважающих дядю Биболета становилось и среди охраны и среди администрации все больше и больше. Узнавая подробности, нелепым образом, его сломанной судьбы и видя, что он представляет собой как личность, они проникались к нему колоссальным сочувствием. В конце концов у них и возникла идея возможности «побега» дяди Биболета, что и случилось.
Тетя Сусана с детьми, как было условленно, ждала его на какой?то станции, на границе Казахстана. Дядя Биболет рассказывал, что то, что он увидел, прибыв на место встречи, испугало его сильнее всего, что он видел на войне. А увидел он, с Сусаной еще человек пять женщин с детьми, ее подруг, прибывших с нею, с надеждой на помощь дяди Биболета в благоустройстве своей судьбы. Тетя Сусана не до конца понимала, в каком статусе уехал ее муж из лагеря. Она думала, что его отпустили, «с условием жить в Казахстане»… Как настоящий мужчина, охраняя жену от лишних переживаний, он не говорил ей о всех подробностях своего «освобождения».
Организаторы побега даже указали место в Казахстане, где легче было затеряться. Прибыл он туда со всем «гаремом» и стал обустраиваться. Там было очень много выселенных чеченцев. По существу они там решали все проблемы, не начальство. Чеченцы признали дядю Биболета и это сказалось благоприятно на всех его де
лах. Он с их помощью устроил и жилье, и работу всем подругам жены. Сам он построил дом, и стали они жить так не плохо, что те годы потом вспоминали как самую хорошую пору своей нелегкой жизни.
Жили они поживали там, горя не знали два года до 1949, пока однажды не явился к ним один элегантный, не похожий на их многочисленных друзей и знакомых, человек. Он вежливо расспрашивал о том, как они поживают, где сейчас может быть Биболет Абадзе, говорил, что очень давно они с ним знакомы. Каждый день дядя Биболета искало не мало людей. Он работал в строительстве, в узловом месте снабжения и тетя Сусана особого значения этому визиту не придала. Вечером, когда муж вернулся с работы, она не сразу вспомнила о необычном визитере, сначала помогла ему помыться, накормила. Зашли соседи, с ними пообщались и лишь потом она вспомнила о дневном посетителе. Тетя Сусана видела мужа в разных переделках и ни в одной из них он не терял самообладание, воспринимал опасности, как говориться, глазом не моргнув. Но после рассказа о дневном посетителе она впервые его увидела побледневшим. Повадки кэгэбэшников он знал хорошо. Утром дядя мой не стал собираться на работу, послал за главой чеченского тейпа. Они, уединившись, долго беседовали. Чеченский лидер настаивал на побеге, обещал всемирную поддержку, но дядя Биболет не согласился. Он сказал жене, что надо настраиваться на возвращение в Сибирь.
К обеду подъехали два газика и остановились на почтительном расстоянии от дома. В одном были люди в гражданской одежде, в другом — в милицейской форме. Дядя Биболет оправившись от шока и снова обретший свой мужественный юмор, вышел им на встречу и сообщил, что заждался их.
***
На этот раз загадочное советское правосудие решило судить его в г. Краснодаре. Был организован большой процесс, на который вызвали свидетелей из всех четырех аулов Афипского сельсовета. Закон суров, но он закон. Когда вспоминаешь фонетическое звучание этого латинского афоризма — дура леке сед леке, невольно обращаешь внимание на то, как по — русски звучит латинское слово закон — «дура».
Ни один из них не дал показаний против подсудимого. И все же, в отличие от застенчивых в публичных выступлениях земляков,
по настоящему, по боевому, рьяно защищали дядю Биболета русские жители хутора Пароно — Покровского, где он спас жизнь не одному человеку в бытность бургомистром. Пришлось судебным властям открытый суд сделать закрытым. Он и присудил ему очередные двадцать пять лет лагерей с пятью годами поражения в гражданских правах. На этот раз он очутился в г. Прокопьевске. Туда с детьми прибыла и тетя Сусана.
***
В тысяча девятьсот пятьдесят шестом году Хрущев объявил амнистию, под которую попали осужденные по пресловутой 58–ой статье. Это были все осужденные по политическим мотивам (бывшие военнопленные, работавшие на немцев и т. д.), хотя по 58–ой статье их вина квалифицировалась как уголовные преступления. Наша идеология тогда исключала возможность появления политических преступников в стране.
Мой отец, отбывавший, свои двадцать пять лет в лагерях Красноярского края, внезапно вернулся в мае 1956 года. С аулов подались родственники отмечать это событие. Однажды, проводив очередную партию гостей, мои родители возвращались домой. Мама сообщила отцу совершенно неожиданную новость: «А знаешь, где-то здесь за деревьями прячется Биболет. Я видела, когда мы все вышли со двора. Я не могу ошибиться». Пока отец ворчал по поводу того, что вечно маме, что?то кажется, на противоположной улице из-за дерева вышел дядя Биболет. Увидев многочисленных отбывающих родственников, он решил им сходу не показываться на глаза.
Его отпустили по амнистии. С дороги дядя Биболет попросился в баню и они взяли с собой нашего младшего брата Алика, который был свидетелем того, что произошло в бане.
Последний раз отец и дядя Биболет виделись в сорок третьем году. За это время чего только не происходило в их жизни. Было о чем поговорить. В бане они мылись медленно, потому что у каждого многое накопилось в душе, что не возможно было умолчать, не сообщить тут же друг другу. В это время, небольшая компания малокультурных, вдобавок, пьяных мужиков очутились по соседству. Одному из них невыносимо было слышать адыгскую речь, и он стал их периодически оскорблять. Вначале дядя Биболет встрепенулся, но отец его успокоил, сказав, что с дураками связываются, только дураки. Но когда наглый мужик подошел и категорически потребовал
прекратить разговор на «чучмекском» языке, дядя мой не сдержался. Молниеносным ударом шайкой он рассек голову хаму, а подскочившего на помощь здорового мужика одним ударом так нокаутировал, что тот подзалетев под прилавки остался лежать там бездыханно. Из головы первого пострадавшего хлестала кровь (известно, что в бане вены и капилляры расширяются). Началась паника. Отец дал команду идти к выходу приговаривая, что не предполагал, что так быстро возникнет реальная угроза возвращения туда, откуда они только приехали. В предбаннике шла жаркая дискуссия. Один мужик доказывал банщику, что пострадавший сам напросился, причем с большим усердием. Когда мои родственники, наспех одевшись, выходили из бани им встретилась в дверях вызванная милиция, с которой они благополучно разошлись. На всякий случай шли домой по закоулкам.
Дома дядя Биболет всячески извинялся перед отцом, на что отец ему сказал, что глупо так рисковать, но все же если бы он не наказал хама, то перестал бы уважать его.
