— Типа того.
— А почему люди не падают в океан?
— Падают? — Перл смотрит в окно. Наверное, думает о чем-то своем.
— Ну, раз там нет забора, как вокруг Сильвер-Лейк. Раз — и плюхнешься.
— У океана низкие берега, не свалишься. В воду просто входят.
— Люди входят в океан?
— Конечно. Постоянно.
— А я смогу войти?
— Конечно.
— Класс.
И я вошел в воду. Наверное, я завизжал. Наверняка завизжал. Ведь вода в океане такая прохладная и замечательная.
Я попросил Перл взять меня на руки и приподнять повыше, чтобы увидеть, где океан кончается. Но конца-края ему было не видать. Передо мной простиралась сама безбрежность. Это слово я тогда, конечно, не знал. Но когда узнал, мной завладело чувство, однажды уже испытанное.
Если бы Перл взяла меня за руку и вошла в безбрежный океан вместе со мной — навсегда, безвозвратно, — я бы не стал вырываться. У меня бы даже полегчало на душе. Ведь во мне всегда жило ужасное предчувствие, что однажды Перл отпустит мою руку и уйдет в безбрежность без меня.
Так оно и вышло.
Неужели я знал? Или, может быть, у всех детей так? Может, этот страх живет в душе каждого ребенка, а мне просто не повезло, раз сбылись мои худшие предчувствия?
Но в любом случае, тот день выдался на славу.
Нечасто нам выпадало провести весь день вместе, в блаженном безделье, заполненном любовью, взаимным обожанием матери и сына. В этот особенный день все было только для меня. И я находился на вершине счастья.
Мы пили оранжад, ели корн-доги и конфеты. Сквозь щели в настиле я видел, как плещется океан. Далеко-далеко внизу. Даже голова кружилась.
Я обдирал корку с моего корн-дога и бросал с пирса чайкам. Куски по большей части шлепались в воду, и чайки их потом вылавливали. Но пару раз птицы поймали угощение на лету. Я глазам своим не мог поверить.
Ну как? Разве мало впечатлений для мальчика четырех лет?
Еще мы катались на машинках и играли в кегли. Я лично метал шары. У меня получилось. Я и сам не ожидал. И был очень доволен собой. А Перл даже что-то выиграла. Помню, замигала надпись «Ты выиграл» и квиток с цифрами вылез из автомата.
Наверное, тогда-то она и выиграла жирафа.
Все нам улыбались и старались угодить. Незнакомый парень даже отвез нас на своей машине домой в Сильвер-Лейк. Так что на обратном пути автобус нам не понадобился.
Я очень скучаю по Перл, когда вспоминаю этот счастливый день. Радостный для нас обоих.
Лучше всего мне запомнилось то, что происходило под пирсом, — дивная смесь трепета и восторга. Вокруг мрак. Мы собираемся провести под пирсом всю ночь — не помню уже, сообщила мне Перл причину или нет, ведь все это было так давно. Только ночь застала нас врасплох под открытым небом. Вот это событие! Перл вообще-то старалась не выходить из дома после наступления темноты. Да еще со мной.
Очень уж небезопасно.
А наша предполагаемая ночевка здесь — уж точно рискованное дело.
Вот здорово!
Если родители не слишком пекутся о безопасности своего ребенка, тот сам старается не попадать в опасное положение.
А вот если опеки в избытке (как у нас с Перл), тогда любой риск только в радость.
Во всяком случае, мне так тогда казалось.
Мы под пирсом. Потемки. У меня прямо дыхание перехватывает. Кажется, сама Ночь проникает в легкие. С шипением набегают волны. Слышны шаги у нас над головой. Я весь дрожу от радости.
Нечто подобное я уже ощутил в тот день — когда впервые увидел океан во всей его безбрежности. Хотя это слово мне еще незнакомо. Мне так хотелось, чтобы Перл взяла меня за руку и увлекла за собой.
Ночь, полная дрожи и восхищения, окутывает нас смертным саваном. Но Перл рядом, — значит, все идет как надо.
И тут она хватает меня за руку, и мы уходим прочь. Все-таки ночевать лучше дома.
Но все равно день удался на славу.
С возвращением домой я уже смирился.
Еще Перл вручила мне в тот день два материальных подарка. Один из них, плюшевый жираф, до сих пор у меня. Была еще полоска фотографий, на которых мы с Перл вдвоем. Жирафа она, судя по всему, выиграла в кегли. Тут память меня подводит. Помню, какой-то парень бежал за нами, чтобы вручить этого жирафа. Значит, она его выиграла и забыла. Это единственное разумное объяснение.
Так что на следующее утро, когда я проснулся, воспоминания о счастливом дне так и переполняли меня. Я ведь знать не знал, что такое существует на самом деле. Казалось, все, что произошло вчера, мне приснилось.
Но рядом со мной сидел жираф, которого Перл выиграла для меня. А на подушке лежали фотографии.
Так порой сбываются сны.
Жираф так и живет со мной. Митч сходил к миссис Моралес и принес игрушку, еще когда я только поселился у него. А вот фотографии я отдал Перл, чтобы та спрятала их в надежном месте. Только я не знаю, куда она их дела.
Когда я подрос, то дважды заходил к миссис Моралес и спрашивал, не осталось ли чего после Перл. Она неизменно отвечала, что сложила все в коробку и передала Митчу, когда к ней въезжали новые жильцы.
Если знаешь, что больше не увидишь человека, масштабы такой потери возрастают многократно. Все бы отдал, только бы фотографии нашлись.
Может, Перл взяла их с собой. Может, потеряла, хотя сомневаюсь. Она ведь хорошо знала, какую ценность они представляют. А может, они мне приснились. Только вряд ли. Уж очень отчетливо я их помню.
Вот когда я увижу их вновь, это будет означать, что я умер.
И я вижу их. Снимки — первое, что бросается мне в глаза, когда я поднимаю веки. Я словно во сне — точнее не скажешь. Они висят на чем-то вроде металлического прута на фоне белой стены. Не успеваю рассмотреть их как следует — глаза закрываются сами. Вернее, их застилает боль.
Получается, я все-таки не умер. Если бы я умер, боль бы исчезла. Но если я жив, откуда взялись фотографии? Ведь они пропали давным-давно!
Какое тут может быть объяснение? Скорее всего, по ту сторону, как только открываешь глаза (выражаясь фигурально), то сразу видишь потерю, которую больше всего хотел бы вернуть.
Это как с проходной пешкой. Пересек всю доску — и меняй пешку на какую хочешь фигуру. Конечно, выберешь ту, что для тебя важнее.
Может, я жив. И сплю.
Кто-то касается моей руки. Хоть бы это была Перл. Но тут меня бросает назад, и все становится ненастоящим.
Глаза не открываются, как я ни стараюсь. И боль, боль. Я проваливаюсь в нее и растворяюсь в беспамятстве.
Время идет. И проходит. Вот и все, что я знаю.
