Майлса с работы. Организуют совместное предприятие. Сам понимал, как это смешно.
И все-таки, когда Хейден в конце концов объявился, Майлс держался в высшей степени примирительно. Испытал такое облегчение, что мысленно поклялся никогда не противоречить Хейдену, что бы тот ни говорил.
Было четыре часа утра. Майлс сидел в кровати, крепко стиснув трубку, с быстро бьющимся сердцем. «Скажи только, где ты, — сказал он. — Никуда не уезжай».
«Майлс, Майлс, — сказал Хейден. — Как я рад, что ты волнуешься!»
И объявил, что живет в Лос-Анджелесе, в собственном бунгало за бульваром Сансет в Силвер-Лейк. «Не найдешь меня, если приедешь, — но если тебе от этого легче, здесь я и живу».
«Легче», — сказал Майлс, записывая на желтом липком листочке из пачки на тумбочке «Сансет б-р» и «Слв. — Лейк».
«Мне тоже, — сказал Хейден. — Ведь ты единственный, с кем я реально могу говорить, знаешь? — Майлс услышал долгий выдох, вероятно после затяжки косячком. — Ты единственный в мире, кто еще меня любит».
Хейден часто размышлял об их детстве — верней, о
«Я часто думаю о мистере Бризе, — говорил он. — Помнишь?»
Майлс заколебался.
«Н-ну…» — сказал он, и Хейден нетерпеливо фыркнул.
«Гипнотизер, помнишь? — сказал он. — Довольно близко дружил с мамой и папой, постоянно присутствовал на вечеринках. По-моему, одно время встречался с тетушкой Элен».
«Угу, — несогласно промычал Майлс. — И его фамилия Бриз?»
«Возможно, сценический псевдоним, — сказал Хейден. Голос стал глухим, напряженным. — Боже, Майлс, ты ничего не помнишь. Никогда ни на что не обращал внимания, правда?»
«Пожалуй», — сказал Майлс.
Согласно Хейдену, предполагаемый случай с мистером Бризом произошел на очередной вечеринке, которые устраивали их родители. Было поздно, перевалило за полночь, Хейден спустился на кухню в пижаме, не в силах заснуть, вспотев на верхней койке, где на него с потолка дул теплый вентилятор, — в любом случае проснулся от музыки, смеха, гула взрослых голосов, доносящихся из-под досок пола, проникших в его сны. Что касается Майлса, то он мирно спал на нижней койке. Как обычно,
Им обоим, Майлсу и Хейдену, было по восемь лет, но они были маленькие для своего возраста, и, когда симпатичный серьезный Хейден пил на кухне воду, мистер Бриз поднял его и поставил на стул.
«Скажи, малыш, — сказал мистер Бриз низким тихим голосом, — ты знаешь, что такое криптомнезия?»
Мистер Бриз заглянул сверху вниз в глаза Хейдена, как бы любуясь своим отражением в озере, поднял указательный палец, нацелившись в самый центр лба Хейдена, но не прикасаясь.
«Тебе когда-нибудь вспоминается то, чего с тобой на самом деле не было?» — спросил мистер Бриз.
«Нет», — сказал Хейден. Он смотрел без улыбки на мистера Бриза, дерзко, как всегда смотрел на взрослых. Вошла тетя Элен и остановилась, наблюдая.
«Портис, — сказала она, — не донимай ребенка».
«Я не донимаю», — сказал мистер Бриз. Он был в черных джинсах, в ковбойке в цветочек, со складками у рта, будто утюгом заглаженными, и ласково смотрел в лицо Хейдена. — «Ты же не боишься, юноша, правда?» — сказал мистер Бриз. В другой комнате шумела вечеринка, какой-то блюз, рок, песня, кто-то покачивался в медленном танце, во дворе горько плакала пьяная дама, и ее утешал пьяный друг.
«Мы только заглянем в предрассветный час его прошлых жизней, — сказал мистер Бриз тете Элен. И светло улыбнулся Хейдену: — Что ты об этом думаешь, Хейден? Одновременно увидим всех, кем ты был!» — Мистер Бриз тихо, чуть слышно вздохнул в предвкушении. — «Мне редко выпадает возможность работать с ребенком», — сказал он.
Тот самый мистер Бриз был пьян в стельку, думал Майлс. Может быть, тетя Элен тоже. Как и все прочие взрослые в доме.
Но, даже пьяный в стельку, мистер Бриз быстро пригвоздил Хейдена одними зрачками.
«Хочешь, чтоб я тебя загипнотизировал, правда?» — сказал он.
Губы Хейдена открылись, язык шевельнулся.
«Да», — услышал он свой ответ.
Взгляд мистера Бриза сомкнулся с взглядом Хейдена, словно с соседним кусочком головоломки.
«Расскажи, что чувствуешь при смерти, — сказал мистер Бриз. — В самый момент смерти. Опиши мне тот самый момент».
Мистер Бриз взял и вспорол Хейдена, как рыбак вспарывает брюхо трески. Так рассказывал Хейден. «Не физическое тело, — объяснил он. — А дух. Назови, как хочешь. Душу. Внутреннее „я“».
«Что значит „распорол“, — беспокойно сказал Майлс. — Не понимаю».
«Не в сексуальном смысле, — сказал Хейден. — Ты везде видишь секс, извращенец».
Майлс сдвинул трубку с неприятно вспотевшего уха. Почти пять утра.
«Ну и…» — сказал он.
«Так и началось, — сказал Хейден. — Мистер Бриз сказал, что я прожил в прошлом больше жизней, чем любой другой, кого он встречал…»
«Богатая
«Рыбьи яйца, — сказал Хейден. — Вот что такое икринки».
«Дело в том, Майлс, — сказал Хейден, — что никто не понимает: как только это откроешь, потом уже не закроешь. Вот что я стараюсь тебе объяснить. Если б людям пришлось жить с такими воспоминаниями, с какими живу я, многие покончили бы с жизнью».
«Ты имеешь в виду кошмарные сны», — сказал Майлс.
«Да, — сказал он. — Так мы их называем. Теперь я лучше знаю».
«Как та самая белиберда с пиратами», — сказал Майлс.
«Белиберда с пиратами, — сказал Хейден и устало умолк. — У тебя получается как бы увеселительная прогулка в Никуда».
Так называемая «белиберда с пиратами» — один из повторявшихся в детстве кошмаров Хейдена, о котором они давно не говорили. Правда, он просыпался с криком. Со страшными и ужасными воплями. Майлс их до сих пор живо слышит.
В тех снах, как рассказывал Хейден, он был мальчиком на пиратском судне. Юнгой, по предположению Майлса. Помнил катушку крепкого каната, где спал, свернувшись в клубок. Громко хлопали паруса, скрипели мачты, пока он лежал, пытаясь отдохнуть, пахло сырым деревом и прилипалами, и, когда он чуть приоткрывал глаза, видел голые грязные ноги пиратов, покрытые незаживавшими язвами. Он сжимался и корчился, чтоб его не заметили, потому что пираты порой его пинали. Иногда хватали за шиворот, за волосы и вздергивали.
«Все время хотят, чтоб я их целовал, — рассказывал Хейден Майлсу, когда им было восемь, потом десять лет, и он просыпался с криком. — Все время хотят, чтобы я в губы их целовал». — Он морщился, вспоминая зловонное дыхание, гнилые зубы, сальные бороды.
«Гадость», — говорил Майлс. Помнится, даже тогда он думал, что в снах Хейдена есть что-то
