переменился за несколько месяцев после смерти отца. Им было тогда по тринадцать, год назад они начали вместе работать над атласом, и Хейден все мрачнел и мрачнел, злился и замыкался. Майлсу казалось, что Хейден острее реагирует на некоторые памятки и напоминания об умершем — на всякие мелочи в доме, которые теперь красноречиво свидетельствовали об отсутствии отца, и он начал их собирать. Среди прочего обертка от жвачки, из которой отец рассеянно сложил птичку-оригами, оставив ее на комоде среди рассыпанных монеток. Среди прочего карандаш с отметками его зубов, непарный носок, открытка с назначенным визитом к дантисту.
Голос на автоответчике, который они позабыли стереть, пока Хейден однажды не звякнул домой и услышал, как отец ответил на энный звонок: «Здравствуйте. Вы позвонили на домашний телефон Чеширов…»
Через секунду стало ясно, что это запись.
Но только через секунду! За ту секунду сердце выскочило, случившееся оказалось страшным сном, произошло чудо…
«Папа!» — сказал Хейден, затаив дыхание.
Они с Майлсом были на катке в парке, звонили матери, чтобы она за ними приехала, и Майлс стоял рядом с Хейденом у телефона-автомата.
«Папа!..» — сказал Хейден, затаив дыхание, и Майлс заметил на его лице мгновенную сверхъестественную надежду, которая почти сразу исчезла, вспышку изумленной радости, которая почти сразу угасла, как только он понял, что обманулся. Отец мертв по-прежнему, мертвее прежнего.
Майлс все это почувствовал, осознал как бы с помощью телепатии, ощутил все эмоции Хейдена, как в самом раннем детстве, когда вопил от боли, если Хейден прищемлял дверью пальчик, смеялся над еще не произнесенной Хейденом шуткой, точно знал выражение лица Хейдена, даже не находясь с ним в одной комнате.
Теперь все изменилось.
Лицо Хейдена сморщилось и замкнулось, под его резким жгучим взглядом сопереживание Майлса превратилось в неприятное и грубое вторжение. Словно Майлс заслужил наказание, став свидетелем чистосердечного и откровенного душевного порыва. «Заткнись, кретин», — сказал Хейден, хоть Майлс не произнес ни слова, и отвернулся, не желая взглянуть ему в глаза.
Решено: больше они не будут счастливы никогда.
Не наивно ли думать, будто они были счастливы до смерти отца? Майлс размышлял об этом, проезжая по автостраде через Иллинойс, Айову, Небраску — до Лос-Анджелеса все равно еще тысячи миль.
Было неплохо, думал Майлс. Правда?
Пока они росли, Кливленд выглядел вполне идиллически, по крайней мере с точки зрения Майлса. Родители довольно скоро после женитьбы поселились на восточном краю города, в старом комфортабельном доме на улице, обсаженной с обеих сторон высокими серебристыми тополями. Это был приятно обветшавший квартал для среднего класса, расположенный чуть севернее особняков на бульваре Фэрмаунт, чуть южнее трущоб по ту сторону от Мейфилд-Роуд, и Майлс, помнится, думал, что он не так плох. Взрослея, они с Хейденом заводили друзей, которые были приемлемо беднее и приемлемо богаче них, и отец им советовал внимательнее присматриваться к домам и семьям приятелей. «Знакомьтесь с другой жизнью, — говорил он. — Хорошенько думайте, мальчики. Люди
Было ясно, что сам отец долго думал над этим вопросом. Открыл так называемое «агентство талантов», фактически став его единственным служащим. Иногда выступал рыжим клоуном с размалеванной физиономией на детских праздниках в дни рождения, на грандиозных открытиях ярмарок, жонглируя воздушными шарами, служа запевалой, и прочее. Иногда представал в образе завлекательного Волшебника Чешира («Удивим чудесами гостей и клиентов! Торговые выставки! Корпоративные вечеринки! Торжественные мероприятия!»). Иногда был Ларри Чеширом, дипломированным гипнотизером, специалистом по мотивации и отучению от курения; иногда Лоренсом Чеширом, доктором философии, гипнотерапевтом.
Майлс и Хейден никогда в жизни не видели его в этих ролях, хотя время от времени наталкивались на его снимки в разных обличьях, валявшиеся повсюду в доме, на обрывки составленных им рекламных объявлений: «Рыжий клоун и его друзья-куклы приглашают вас на час волшебных сказок…» или «Волшебная мастерская Чешира поможет вам открыть силу собственной мысли и духа…».
Время от времени они слышали, как он разговаривает по телефону, сидя за кухонным столом с большой черной записной книжкой, задумчиво грызя в паузах карандаш. Их смешило, что он меняет тон в зависимости от собеседника. С серьезного, по-детски таинственного бормотания рыжего клоуна на ленивый и гладкий начальственный голос гипнотизера Ларри Чешира, на богатый сценический баритон волшебника Чешира, на бесцветно-монотонный тон Лоренса Чешира, доктора философии.
Они все это слышали, абсолютно не связывая со знакомым мужчиной, совсем не похожим на разных персонажей в костюмах и гриме, шляпах и париках, напяленных дома на лысую голову. Майлс не помнит его «театральных» поступков и жестов — фактически в повседневной жизни он был скорее необычайно подавлен и грустен. По предположению Майлса, приходил домой уставшим от представлений.
Тем не менее он был хорошим отцом. Внимательным на свой сдержанный лад.
Они вместе играли — Майлс, Хейден и отец — в карты, в настольные и компьютерные игры. Ходили в походы с палатками и на прогулки. Маленькие Майлс и Хейден особенно увлекались миром насекомых, который отец помогал открывать, переворачивая крупные камни и бревна, называя каждую букашку с помощью карманного справочника Петерсона в бумажной обложке.
Он любил читать вслух. «Добрая луна» — первая книжка, которую помнит Майлс. «Возвращение короля» — последняя, дочитанная примерно за неделю до смерти отца.
Хотя им уже было почти по тринадцать, они привыкли спать рядом с ним после обеда. Все трое — отец, Майлс и Хейден — укладывались в носках на большой кровати: Майлс с одной стороны, с другой — Хейден, собака сворачивалась в ногах калачиком, уткнувшись в хвост мордой. Мать хранит фотографии спящей таким образом троицы. Иногда она стояла в дверях, наблюдала. Говорила, что любуется мирной картиной. Своими мальчиками. Была бы хорошей матерью, думал Майлс, если б отец не умер.
Отец умер в пятьдесят три года. Конечно, совершенно неожиданно — оказывается, у него было сильно повышено кровяное давление, а он не слишком заботился о телесном здоровье. Был заядлым, хоть и тайным курильщиком, набрал лишний вес и ел что попало. «Холестерин выше крыши», — бормотала мать присутствующим на похоронах, и Майлс видел, что она запуталась в чаще сожалений, возможных превентивных мер, которые надо было принять, других вариантов жизни, ныне бесплодных, но по- прежнему занимающих ее мысли. «Я ему говорила, мне это не нравится, — серьезно и убедительно говорила она людям, будто ждала от них упреков. — Я ему говорила».
В последующие недели Майлс много об этом думал. О его смерти. Неужели они пренебрегли отцом, не уделили внимания, не сделали чего-то, что изменило бы ход событий? Майлс закрывал глаза и старался представить, что чувствуешь при «обширном инфаркте». Может быть, просто слепнешь, голова пустеет, как чашка, из которой вылили воду?
Майлс старался представить, что было: воображал отца, который стоял перед зрителями, чувствуя первые спазмы. Возможно, боль в левой руке. Сжало грудь. Может быть, он подумал — изжога. Переутомление. Майлс представил, как он обеими руками крепко стиснул парик.
Майлс думал, что основные факты ему известны. Помнится, говорил о случившемся с Хейденом в ночь после смерти отца.
Отец уехал на выходные из города в Индианаполис и умер во время сеанса гипноза.
Убойная тема для журналистов, сказал Хейден. Интересные для массового читателя, в высшей степени иронические заголовки в «Сверхъестественных новостях».
Сеанс проходил в конференц-зале офисного комплекса в пригороде, как бы в рамках программы подготовки служащих к работе в команде — возможно, блестящая идея какого-нибудь управляющего человеческими ресурсами. То, что надо! — решило начальство. Отец, вероятно, красочно расписал, как
