Потом ему трудно было объяснить, почему эта встреча произвела такой чрезвычайный эффект, не показавшись мелодраматичной и не внушив впечатления, будто он верит в ее… сверхъестественность.
— Я как бы растерялся, — говорил он потом Джону Расселу, когда они снова сидели у «Парнелла» и Майлс раздумывал о высказываниях миссис Маталовой.
«Мне тебя было жалко», — сказала она. И еще: «Если б она не умерла, я никогда не вышла бы из ее тени». И еще: «Спесивый. Вороватый!» И еще: «Могу тебя заверить, твой брат плохо кончит».
— Потрясающе, — сказал Джон Рассел. — Значит, продолжишь семейную традицию. В каком-то смысле здорово.
— Да, — сказал Майлс. — Пожалуй.
И теперь, когда он сидит в другом баре, за четыре тысячи миль от «Парнелла», в сознании прокатываются все эти мысли. Эти образы вспоминаются, когда он сидит в баре в Инувике, прижав к уху трубку сотового телефона. Горящий дом. Вертолет. Скрученная в жгут простыня на шее Клейтона Комба. Джон Рассел поднимает кружку пива, миссис Маталова сует сигарету в губы, намазанные восковой красной помадой.
Каждая картина четкая и герметичная, как карты Таро, выложенные одна за другой.
— Конечно, — сказал он в трубку той американке. — Да, абсолютно. Хочу с вами встретиться. Хочу поговорить подробнее. Может, мы…
Он почти весь день бродил по Инувику. Когда проснулся, по-прежнему было светло как днем; когда вышел, небо было синее, вылинявшее до белого на линии горизонта. На горизонте сбились тучи, как горы. Или, может быть, это горы, похожие на тучи, точно не скажешь. Выложенный кое-где бетонными плитами тротуар тянется между проезжей дорогой и стоянками возле многочисленных зданий — коробок, похожих на дешевые, поспешно построенные длинные одноэтажные торговые центры, обшитые рифленым железом, с тяжелыми головами спутниковых тарелок над крышами. При нем пачка объявлений о розыске, он задержался, наклеил одно на голый телефонный столб, и бумажка на миг нерешительно затрепетала на ветру.
Надо обойти весь город, думал Майлс. Стоял, листая указатель «Достопримечательности, учреждения и обслуживающие предприятия Инувика», бесплатно полученный у администратора отеля. Где могли видеть Хейдена? В книжном магазине «Северное сияние»? В знаменитом храме-иглу в честь Богоматери Победоносицы? В обширном кампусе университета Авроры? Он просмотрел перечень курсов с указанием преподавателей, и вспыхнула искорка подозрения. Microsoft Excel, первый уровень: Джордж Дулитл; рефлексология стопы: Ален Сен-Сир; новейшие методы первой помощи дикой природе: Феба Панч. Разве это не вымышленные имена?
Как насчет винного магазина в Инувике? Бары — скажем, «Безумный траппер»[28] или «Нанук»? Может, Хейден взял напрокат машину, посидел в библиотеке, позаимствовал на время какой-нибудь путеводитель и отправился… куда?
Боже! Вечно одно и то же. Начинаешь с полной решимостью, а когда доберешься до цели, уверенность тает.
Что вообще известно о Хейдене? За десять лет Хейден превратился в сплошную гипотезу — собрание постулатов и проекций, писем и электронных сообщений, полных паранойи и косвенных намеков, телефонных звонков среди ночи с пространными рассуждениями на занимающую его в данный момент тему. Хейден почти ничего после себя не оставил в многочисленных жилищах по всей стране, немногие знали или встречали тот или иной вариант Хейдена.
Например, в Лос-Анджелесе Майлс нашел пустую квартиру Хейдена Нэша — соседи описали темноволосого мужчину, возможно испанца, нелюдимого, замкнутого, так что никто с ним не заговаривал. Грязная комната была завалена пачками таблоидов, не поддающимися расшифровке компьютерными распечатками, вдобавок там стояло два десятка компьютеров с непоправимо поврежденными жесткими дисками. В Роли, в Миссурийском университете, помнили Майлса Спейди — блестящего молодого математика, худого светловолосого англичанина, получившего, по его утверждению, степень бакалавра в компьютерной лаборатории Кембриджа. Нашлись какие-то студенты-приятели, которым Хейден скармливал разнообразное вранье. Майлс прилежно записывал.
Один из знакомых сообщил, что его отец был знаменитым фокусником в Англии.
Другой поведал, что его отец был археологом, исследовавшим древние руины построек коренных жителей Америки в Северной Дакоте.
Третий сказал, что его родители погибли при пожаре в доме, когда он был совсем маленьким.
Эксцентричный малый, говорили они Майлсу. Интересно было его слушать.
«Знаешь, у него есть теория насчет силовых линий. Геодезия, знаешь? Мы без конца ходили к модели Стонхенджа в северном кампусе, и он брал с собой старую карту мира, которую сплошь исчертил значками…»
«По-моему, он не совсем нормальный. Математик хороший, но…»
«Рассказывал мне странную историю, как его загипнотизировали, и он вдруг вспомнил все свои прошлые жизни, потом смешную белиберду про пиратов, про древних царей, про какой — то фантастический мир…»
«Он говорил, что в подростковом возрасте пережил нервный срыв, мать поместила его на чердак и привязывала к кровати, он лежал по ночам без сна, воображал внизу пожар и как бы слышал запах дыма. Нельзя не посочувствовать, славный, добросердечный парень. Я даже не знал, что думать, когда он рассказывал такие жуткие вещи о собственном прошлом…»
«У него был брат-близнец, который погиб, катаясь по льду, когда им было по двенадцать лет. По- моему, он до сих пор считает себя виноватым. Правда, его страшно жалко… Знаешь… столько всего в глубине… под поверхностью…»
Очевидно, была и подружка, студентка по имени Рейчел, но она не стала с Майлсом разговаривать, даже дверь не открыла, когда он стоял на крыльце обшарпанного студенческого домика, выглянула через цепочку — один голубой глаз и серебристое лицо.
«Пожалуйста, — сказала она, — уходите. Не хочется звонить в полицию».
«Простите, — сказал Майлс. — Мне просто нужны сведения. О… гм… Майлсе Спейди. Мне сказали, вы можете помочь».
«Я знаю, кто ты, — сказала она. Глаз, обрамленный дверной щелью и отделенный от тела, быстро заморгал. — Полицию вызову».
Для настоящего детектива у него нет нерва — агрессивности, впечатляющей убедительности. Он ушел по ее приказанию, долго шагал, чувствуя, как решительность испаряется и рассеивается в октябрьской сырости.
В кампусе действительно стояла масштабная модель Стонхенджа. Уменьшенная наполовину реплика из гранитных блоков, вырезанных в университетской лаборатории струей воды под высоким давлением. Майлс постоял, глядя на четыре прямоугольные арки, отвернувшиеся друг от друга в разные стороны — на север, юг, восток, запад.
Ох, какой смысл, думал он, какой смысл преследовать бедную девочку? Зачем он вообще это делает? Надо просто жить собственной жизнью!
Только через несколько недель, через долгое время после отъезда из Роли, ему пришло в голову, что Хейден, возможно,
Может быть, Хейден был у Рейчел Барри в тот самый день, когда Майлс заходил? Может, поэтому она его не впустила? Поэтому чуть приоткрыла дверь, оставив лишь узкую щелку? Он вообразил Хейдена, его силуэт где-то за прихожей — подслушивал, может быть, всего в нескольких футах от Майлса, стоявшего на лестнице.
Слишком поздно пришла эта мысль. Он задрожал. Нахлынула слабость.
