Тревога растекалась по Кремлю, заползала в кабинеты, в души тех, кто их занимал. Обладатели кабинетов реагировали самым простым образом – стали чаще выпивать. И напиваться. Ходили хмурые, помятые, с виноватыми глазами. И ждали. Мучительно ждали развязки.
Хозяин тоже стал чаще пить. Об этом знали немногие – самый узкий круг своих, из Службы безопасности. Хотя был один случай минувшей весной, когда хозяин, сильно приняв на грудь, отправился в народ.
Тогда на Васильевском спуске шел концерт, молодежи собралось тысяч двести. Демократы праздновали победу на референдуме. Их настырная формула ответа по четырем вопросам «Да – Да – Нет – Да» запомнилась даже Гаврикову, равнодушному к подобным вещам.
Хозяин выпивал тогда с министром внутренних дел. Застолье было серьезное. Тут ему доложили, что идет концерт, на Васильевском спуске уйма народу. И вдруг хозяина потянуло к людям. Он решил выступить перед собравшимися. Его пытались отговорить. Пустое занятие: остановить его было невозможно.
Он шел нетвердыми, большими шагами, министр внутренних дел, маленький, хилый, плюгавый, семенил рядом с ним. Они шли, пошатываясь, сначала по длинным коридорам, потом вдоль Кремлевской стены, в тесном пространстве между ней и громоздким желтым зданием, а следом тянулась охрана, помощники. Среди них – шеф и сам Гавриков. У всех застыло неловкое, конфузливое выражение на лицах.
Вошли под арку Спасской башни. Дежурные лейтенанты выпучили глаза и вытянулись в струнку. Еще бы, хозяин. Пешком! Они-то привыкли, что он проносится мимо в тяжелой черной машине. А тут такое.
Миновав большие дубовые ворота, хозяин вышел на Красную площадь, повернул в сторону Москва- реки: там на изломе Васильевского спуска, чуть ниже Храма Василия Блаженного была смонтирована сцена, оттуда неслись ритмичные громоподобные звуки бас гитары. Министр все так же семенил рядом. Надо было что-то предпринять. Остановить хозяина. Будет скандал, если он выйдет в таком виде на сцену.
Гавриков ускорил шаг, взяв при этом вправо, чтобы не получилось, что он обгоняет хозяина. Описав дугу, он заметно опередил процессию.
Ребята, организовавшие концерт, сгрудились позади сцены. Гавриков отозвал двоих из них, тех, которые приходили к нему еще две недели назад по поводу шумного мероприятия.
– Нельзя ему на сцену, – спешно пояснял Гавриков. – Надо его убедить, что это ни к чему. Если выйдет – скандал.
Ребята понимающе кивали. Через несколько секунд они попытались остановить шествие, отговорить хозяина от его намерения.
– Борис Николаевич, все в порядке, – наперебой объясняли они. – Вы можете не волноваться. Те, кто собрались, поддерживают вас. Все нормально.
– Я должен выступить перед людьми, – упрямо твердил хозяин, слегка покачиваясь при этом. – Я должен.
Гавриков понимал: все бесполезно. Остается лишь смириться и наблюдать за тем, что произойдет. Скандал навис над Россией.
И тут известная певица подошла к хозяину, взяла своими руками его большущую руку.
– A-а, здра-авствуйте, – расплывшись в радостной улыбке, протянул хозяин.
Она принялась что-то говорить ему, но так тихо, что остальным было не слышно. Хозяин благосклонно слушал ее, кивая, потом поцеловал в щеку, повернулся, пошел неверными шагами назад, к Спасской башне. Министр послушно засеменил следом.
«Слава Богу, пронесло», – подумал Гавриков.
Вдруг какой-то фотокорреспондент умудрился заметить хозяина, выскочил вперед, начал щелкать кадр за кадром. Но в ту же минуту к нему подлетел один из телохранителей, вырвал камеру, грохнул со всего размаху о брусчатку. Та разлетелась на части. Корреспондент замер с удивленным лицом: никак не мог поверить, что такое возможно.
Это было весной. Как все изменилось с тех пор.
Днем его вызвал к себе шеф. Гавриков поднялся на третий этаж. Просторный кабинет был пуст, но из раскрытой двери, ведущей в комнату отдыха, доносились голоса. Шеф был не один: напротив него за круглым столом сидел Муханов, близкий к хозяину человек; невысокий, плотный, напоминающий боксера. На зеркальной поверхности возвышалась большая бутылка отборного виски, опорожненная наполовину, стояли тарелки с мясной закуской, солениями.
– Указ не помог… – Эти слова, сказанные Мухановым, повисли в воздухе.
– Извините, что помешал, – проговорил Гавриков, собираясь уйти.
– Садись. – Шеф махнул рукой, властно, сверху вниз. Он был немного навеселе. Широкое лицо раскраснелось, как после парной.
Гавриков присел на красивый, обитый дорогой тканью стул.
– Как у тебя с подготовкой?
– Все готово.
Шеф одобряюще кивнул, взял бутылку, налил виски в хрустальный стакан, добавил себе, Муханову. Поднял свой стакан.
– За что? – На секунду задумался. – Давайте за людей, которые в нашей Службе. Какие люди. Настоящая опора власти. Кремень. За них. – Он лихо опрокинул стакан.
Гавриков не любил виски: самогон, да и только. Но отказываться не стал. Осторожными глотками выпил налитое. Муханов тоже пригубил без удовольствия. Закусили. Молчаливая пауза растеклась по комнате.
– Наш дражайший Александр Сергеевич ведет переговоры в Свято-Даниловом монастыре, – продолжил прерванный разговор Муханов. – Патриарха втянул. Глупо верить, что это поможет? Он переговаривается, а в Белом доме назначают своих министров обороны, внутренних дел. Подговаривают армию выступить против Ельцина. Теперь выясняется, что и Конституционный суд на их стороне. Что делать, Саша? Пассивно ждать? – Он смотрел на шефа беспомощными глазами.
– Есть способ. Есть. – Шеф не выглядел очень пьяным, хотя выпил больше всех. – Надо спровоцировать левых на вооруженное выступление, а потом задушить, может быть перестреляв сотни две-три самых отъявленных коммунистов, самых горячих.
Муханов осмыслил услышанное, быстро проговорил:
– Опасно, Саша. Опасно. Ситуация может выйти из-под контроля. Тогда все потеряем.
Шеф смотрел победно:
– Не потеряем. Ситуацию удержим.
– Ты уверен?
– Да.
Гавриков понял, о чем идет речь. Но виду не подал: сидел так, будто его это не касается. У шефа другие люди выполняли деликатные поручения. Гавриков отвечал за охрану Кремля.
– А если узнают, откуда ноги растут? – с тревогой спросил Муханов. – Скандал будет.
– Не узнают. Если делать с умом, не узнают.
– Гарантии? – не унимался Муханов.
– Полные. У нас люди надежные. – Шеф глянул на Гаврикова. – Так?
– Так, – без особого энтузиазма подтвердил тот.
Позже Гавриков стоял у окна в своем кабинете и смотрел на просторную Ивановскую площадь, на древние храмы, поднимающиеся за ней. Он привык работать здесь, на пространстве, огороженном высокой кирпичной стеной. Он воспринимал Кремль как нечто особое: страну в стране. Даже больше: есть Кремль и есть остальной мир.
Он думал о том, что спровоцировать левых на вооруженное выступление, а потом задушить, перестреляв при этом две сотни самых горячих сторонников – это выход. Но как хорошо, что он, Гавриков, подобными делами не занимается.
Они с шефом работали вместе еще в КГБ, в «девятке» – девятом управлении, охранявшем руководство страны. Их связывало одно прошлое, нелегкая служба, хорошие отношения. К тому же, Гавриков никогда никого не подводил – это знал каждый. Все равно Гавриков был благодарен за то, что шеф взял его в
