призывом проявить чудеса доблести и героизма. «Исход сражения мирового значения зависит от вас. Нынешняя и будущая судьба германского народа решается за тысячи километров от границ империи. Основная тяжесть войны ложится на ваши плечи». Так писал Гитлер в приказе, тщетно пытаясь вдохновить свою армию перед тяжелыми боями.
Некоторые данные, касающиеся указанных событий, и должна была передать Валя Казачка во время срочного сеанса связи с Москвой. Николай Иванович, чтобы не мешать напряженной работе радистки, рассеянно листал страницы какого-то иллюстрированного немецкого журнала, время от времени поглядывая в окно. Измотавшийся за тяжелый день, только что вернувшийся из Здолбунова с разведывательными сведениями Николай Приходько воспользовался случаем, чтобы хоть полчаса отдохнуть на диване. И вдруг Николай Иванович сорвался со стула:
– Гости!
Действительно, шагах в ста по противоположной стороне улицы шли к дому два офицера из числа новых друзей лейтенанта Зиберта. Один держал в руках большой бумажный сверток.
Сами по себе эти гости не были опасны, но только не во время передачи, которую нужно было завершить во что бы то ни стало. Не отрывая руки от ключа, девушка вопросительно посмотрела на Кузнецова. Прерывать исключительно важный сеанс из-за визита двух собутыльников Николай Иванович не мог.
– Быстро раздевайся – и в постель. Рацию под кровать. Ключ под одеяло. Ты больна. Понятно? Николай – на кухню. Будь наготове.
Через минуту Валя была в кровати. Хладнокровной девушке все было понятно, кроме одного. Что делать с наушниками? Они не ключ, которым можно работать и под одеялом, их место на голове.
Но Кузнецов уже стремительно возвращался из соседней комнаты с ватой и бинтом.
– Ты очень страдаешь, у тебя болят зубы, ты даже не можешь говорить. Понятно?
И вот уже на наушники, чтобы заглушить их комариный писк, наложены толстые ватные тампоны, поверх тампонов плотно намотан широкий бинт и шерстяной платок. Валя сразу стала похожа на ребенка, заболевшего детской болезнью – свинкой. Кузнецов, быстро закончив перевязку, знаком показал девушке, чтобы она продолжала работать.
Через полминуты в дверь уже стучали посетители. Открыв, Пауль Зиберт широко развел руками:
– Ба! Кого я вижу! Мартин, Клаус! Хорошо, что заглянули. Всегда рад друзьям!
Началась пирушка. Вдруг обер-лейтенант Мартин заметил на вешалке возле двери в соседнюю комнату женские вещи. Он радостно загоготал:
– Нет, вы только подумайте! У него в гостях дама, а он даже не покажет ее друзьям! Ну-ка приглашайте сюда вашу красавицу!
– Да какая там красавица, – отмахнулся Кузнецов, – родственница моих хозяев, больная. Ну ее, только испортит компанию.
Зиберт как мог старался удержать разошедшихся приятелей, подогретых выпивкой, но ото оказалось невозможным. С грохотом отодвинув стулья, пьяно ухмыляясь, Мартин и Клаус направились к двери в комнату, где работала на рации Валя Казачка. Не спуская глаз с офицеров, Николай Иванович сунул руку в карман брюк и осторожно снял с предохранителя «вальтер», с которым не расставался ни при каких обстоятельствах. Зажав в ладони рукоятку пистолета, прислушиваясь к каждому шороху, замер за кухонной дверью Николай Приходько.
Поначалу Клаус был галантен:
– Быть может, фрейлен будет настолько любезна, что оденется и почтит наш стол своим присутствием?
Валя в ответ только глухо простонала, изобразив на лице гримасу крайнего страдания.
– Ох, зубы, понимаете, зубы.
– Прошу… Про-шу… фрейлен…
У Вали все оборвалось внутри.
– Зубы болят, зубы! Не могу я! – На глаза девушки навернулись крупные слезы.
– Про-о-шу вас… фрейлен…
Еле сдерживая бешенство, Кузнецов с трудом оттащил Клауса от кровати.
– Ну что вы привязались к этой несчастной девчонке? Зачем она нам нужна со своим кислым видом?
Мартин, не такой пьяный, как Клаус, понял, что от плачущей, забинтованной девушки веселья ждать не приходится, поддержал Зиберта и помог увести Клауса.
Лишь через полчаса Николай Иванович под предлогом, что ему утром рано вставать, выпроводил опасных и назойливых гостей. С облегчением вздохнув, прошел в комнату Казачки.
– Все в порядке, Валюта, можешь вставать.
Девушка сидела на кровати и, прижав руку к щеке, продолжала охать:
– Зу-у-бы!
Николай Иванович рассмеялся:
