– Это уже в третий раз, – заметила она. Я почувствовал ее движение и вовремя глянул на нее, пока она не отвернулась. – Ты должен ненавидеть меня, – промолвила она.
– Нет. – Я накрыл своей рукой ее руку. – Никогда, Джин. Даже не думай так. Я никогда не мог бы тебя ненавидеть, – Я говорил те слова, которые должны были приходить легко, но у меня это не получалось.
– Ты моя сестра. И я люблю тебя.
Теперь пришла ее очередь кивать. Она делала это судорожными рывками, и слезы собирались на ее впалых щеках, прежде чем пролиться вниз двумя длинными горячими дугами. Она смахивала слезы рукой, протирая лицо тяжелым бандажом, который покрывал ее запястье. Она приоткрыла рот, собираясь что-то сказать, но затем закрыла, не произнеся ни слова. Вместо этого она продолжала кивать. Но я понял. Слова были трудными. О том, как мы воскресли.
Тебе что-нибудь нужно? Еще воды? Другую подушку? Я думал спросить об этих вещах, но сказал другое. Оставался более важный вопрос, опасный. И дольше тянуть было нельзя. Я не мог пойти к Миллз, пока не услышу все от самой Джин.
– Ты это сделала? – задал я прямой вопрос.
Джин выглядела испуганной.
– Что? – Раздался стон, и слезы потекли быстрее, но я не мог останавливаться. Каждое действие прошлой недели основывалось на моем предположении, что Джин нажала на курок. Из-за этого предположения я отправился в тюрьму. Из-за него я вкусил тюремной жизни.
– Ты убила его? – спросил я снова. – Ты убила Эзру?
Рот Джин широко открылся от изумления.
– Я думала, это сделал ты, – проговорила она. Это был голос ребенка, настолько наивный, что я не сомневался в искренности ее слов. Она действительно верила точу что я убил отца.
– Это тебе сказала Алекс? Поэтому ты считала, что я это сделал?
Джин качала головой, так что волосы свесились на глаза. Я видел, как она подтянула простыню к горлу. В ее глазах появилось замешательство.
– Ты сделал это, Ворк. Ты должен; был это сделать.
– А я думал на тебя, – пробормотал я, и Джин закачалась, как будто мои слова были пулями. Ее глаза расширились, она зарылась глубже в подушки.
– Нет. – Джин снова покачала головой. – Это должен быть ты.
– Почему? – спросил я, наклоняясь ближе. – Почему я?
– Потому что… – Ее голос стих. Она сделала еще одну попыталась. – Потому что…
Я закончил ее мысль.
– Потому что если ты этого не делала и я не делал, тогда это совершила Алекс. Именно это ты собиралась сказать?
На этот раз она откатилась далеко, свернулась калачиком, как будто я мог пнуть ее. Я пребывал в недоумении: Джин этого не делала. Не зная всей правды об Алекс, мне не следовало думать, будто Джин убила Эзру.
Но я был так уверен!
– Мне кое-что известно об Алекс, Джин. Кое-что, чего ты могла не знать. – Я должен был встряхнуть ее, заставить принять правду.
Она говорила, находясь на другом краю пропасти, которую я проложил между нами.
– Я знаю все, что необходимо знать об Алекс, Ворк. Нет ничего такого, что ты мог бы мне сообщить еще.
– Ты знаешь, что это не ее настоящее имя?
– Не делай этого, Ворк. Не пытайся встать между мной и Алекс.
– Ты знала? – настаивал я.
Джин вздохнула.
– Вирджиния Темпл. Таково ее настоящее имя. Она изменила его, когда освободилась.
– Ты знаешь, что она убила своего отца? – спросил я.
– Знаю, – ответила она.
– Ты знаешь об этом? – Я не мог поверить своим ушам. – Ты знаешь, как она его убила? – Джин кивнула, но я не мог остановиться. Во мне все еще было свежо впечатление от этого ужаса. Испеченное мясо. Обугленные легкие. Наблюдающая за всем Алекс – Она пристегнула отца наручниками к кровати и подожгла. Сожгла его живьем, Джин. Ради Христа, она сожгла его живым!
Внезапно я вскочил на ноги. Джин съежилась еще больше. Она сильно прижала колени к груди, согнувшись пополам, и я увидел, как трубочка от пакета с соляным раствором скрутилась в узел. Вид сестры вынудил меня смирить свои бушующие эмоции. Я знал, что проиграл. Слишком много случилось всего. Я сделал глубокий вдох, затем наклонился, чтобы распустить узел, но, когда моя рука коснулась руки сестры, она вздрогнула.
– Я сожалею, Джин. Действительно сожалею. – Она не склонна была отвечать мне, ее грудь вздымалась, когда она делала глубокий вдох. Я уселся на стул и спрятал лицо в ладонях, прижав их так сильно к глазам, что в них появились искры. В комнате установилась тишина, слышалось только влажное дыхание Джин. Я отнял руки от лица и посмотрел на нее. Она все еще не могла расслабиться.
– Это пугает меня, Джин. Меня пугает, что она убила своего отца и что она обладает властью над тобой. – Я сделал паузу, подбирая слова. – Это просто страшит меня.
Джин не отвечала, и я долго наблюдал за ней в тишине. Через несколько минут мне захотелось наконец что-то сделать. Я поднялся, подошел к окну и, отодвинув штору, стал смотреть на стоянку. Въехал автомобиль, зажглись его передние фары.
Когда Джин заговорила, я едва мог расслышать ее слова.
– У нее был водоем. Когда она подросла, у нее был водоем.
Я вернулся к кровати. Когда она отрывала лицо от подушки, я видел на ее щеках влажные следы от слез.
– Водоем, – повторил я, давая знать, что рядом и готов слушать.
Я смотрел ей в спину и ждал продолжения. Наконец она заговорила:
– Это был один из тех небольших водоемов, подобных тем, где мы забавлялись, когда были детьми. Водоем бедного ребенка. Ее не беспокоило, что он был мелкий и неказистый. Ее не беспокоило, что он находился позади заброшенного дома и его было видно с дороги. Она была ребенком» понимаешь. – Джин сделала паузу. – Когда ей исполнилось семь, отец установил новые правила. Он так прямо и сказал: «Мы устанавливаем новые правила водоема». Он пытался представить это как шутку: если она хотела гулять возле водоема, то должна была надевать туфли на высоких каблуках и наносить на лицо косметику. Таковы были правила. – Джин помолчала, и я услышал ее прерывистое дыхание. – Вот так все началось.
Я знал, к чему все шло, и ощутил отвращение. Хэнк оказался прав.
– Правила не касались матери. Только Алека Она сказала мне однажды, что после этого мать прекратила гулять у водоема. Она просто не хотела ничего видеть. В том году ее отец остался без работы, поэтому у них было много времени. Они околачивались возле водоема. Летом, полагаю, этого было достаточно. Наблюдать, я имею в виду. Но через две недели, когда водоем закрыли на зиму, все и началось.
Я не желал слышать этого. Я хотел, чтобы она остановилась. Но я должен был слушать, и она должна была мне рассказать. Мы пытались найти дорогу.
– Он не просто ласкал ее, Ворк. Он ее насиловал. Он занимался с ней содомией. Когда она сопротивлялась, он бил ее. После того лета ей не позволяли надевать пижаму. Она должна была спать голой. Это начиналось постепенно, а потом вошло в правило. Все случилось как взрыв. Когда ей исполнилось семь. С этого времени все стало повторяться регулярно. Таково было его условие. Через какое-то время стало еще хуже – вроде того, что ему все надоело и хотелось чего-то новенького, чтобы сделать это забавой. Даже теперь она не может говорить о некоторых вещах, которые он проделывал с ней. Она – самый сильный человек, которого я когда-либо знала. Такие вещи продолжались несколько лет. Отец не работал. Он больше пил и чаще играл на деньги. В трех случаях он расплачивался ею за свои карточные долги. Сотня долларов здесь, двести там. Ей было одиннадцать, когда это произошло впервые. Парень работал сменным диспетчером на каучуковом заводе в Уинстой-Сейлеме. Он весил сто тридцать шесть
