располагался в опасной близости к недавней тюрьме.
Задумчивый взгляд скользнул ниже. Одеяло доходило лишь до пояса, и белоснежные бинты, туго сжимавшие грудь, резко контрастировали с бронзовой кожей. Но вот досада! Никак не удавалось хотя бы мельком увидеть самое интересное! Любопытство подталкивало к действию, и пальцы сами собой приподняли краешек одеяла — ровно настолько, чтобы воровато заглянуть на запретную территорию. И снова неудача! Скрип двери заставил вздрогнуть и отдернуть руку.
— Как он? — спросил Сайрус и, осторожно ступая, подошел к постели.
— Пока очень слаб, но мне удалось влить в него почти целую чашку крепкого мясного бульона.
— В таком случае сейчас лучше подежурить мне. Скоро потребуется мужская помощь.
— Да, пожалуй.
Лорелей неохотно встала и уступила место.
— Пришли сюда Питера с ночной рубашкой. Да, а еще пусть принесет все необходимое для перевязки.
— Вы справитесь без меня?
Сайрус страдальчески закатил глаза, однако Лорелей предпочла сделать вид, что не заметила реакции.
— Откуда, скажи на милость, нам известно, как обращаться с подобными ранами? Кто, по-твоему, ухаживал за отцом, когда его сбросил необъезженный жеребец?
— Всегда считала, что этим занималась ваша мама, а камердинер ей помогал.
— Ошибаешься. От них как раз толку было очень мало. Мама не выносит крови и страданий, и Дидз только и делал, что во весь голос сокрушался. По его мнению, отцу предстояло провести остаток своих дней в постели. Конечно, кое в чем он помогал, но мы старались не оставлять его наедине с больным до тех пор, пока не стало ясно, что предсказание ошибочно.
— Вашему отцу повезло с сыновьями.
Сайрус улыбнулся и уселся в кресло возле кровати.
— Именно это мы ему постоянно твердим. Иди. Не забудь хорошенько поесть и отдохнуть.
Лорелей послушалась. Странно, почему же так не хотелось выходить из этой комнаты? Сэр Аргус Уэрлок, конечно, красив и даже сейчас, в самом плачевном состоянии, чертовски привлекателен. К тому же обладает некими удивительными способностями. Но ведь она его почти не знает. Откуда же это притяжение, желание оставаться рядом, прикасаться, ухаживать? Ей уже доводилось встречаться и даже флиртовать с элегантными джентльменами, но ни один из них не привлекал так, как этот изможденный, больной человек. Наверное, все дело в том, что он оказался в смертельной опасности, а ей удалось ему помочь, она спасла его и вернула к жизни. К тому же ночная вылазка представлялась романтическим приключением, развеявшим однообразие повседневности. Правда, в глубине сознания внезапно проснулся вредный, насмешливо-ехидный голосок, но Лорелей постаралась не обращать на него внимания, в чем почти преуспела.
Лунный свет коснулся лица, и Лорелей открыла глаза. Как же долго она спала! И все это время рядом с больным сидели Сайрус и Питер. Одного взгляда в окно оказалось достаточно, чтобы понять, что значительная часть ночи успела ускользнуть. Мисс Сандан торопливо умылась, оделась и по длинным коридорам отправилась в гостевое крыло, в самую дальнюю комнату — туда, где лежал сэр Аргус. Из-за двери доносился мощный трехголосый храп. Лорелей вошла и едва не рассмеялась. Сайрус развалился в кресле, откинув голову на спинку и широко открыв рот. Питер растянулся на кровати, в ногах у больного. Казалось, он заснул сидя и просто упал. Сэр Аргус тоже крепко спал, но храпел значительно тише кузенов. Оставалось лишь гадать, как ему удавалось не обращать внимания на храп братьев. Лорелей решительно, хотя и без лишнего шума, растолкала заботливых сиделок и отправила восвояси.
Сама же удобно устроилась в кресле и открыла книгу, которую предусмотрительно принесла с собой. Попробовала читать, однако взгляд впустую скользил по строчкам, то и дело обращаясь к постели; вернее, к ее обитателю. Кузены одели больного в одну из отцовских ночных рубашек, и безупречная белизна накрахмаленного полотна подчеркивала золотисто-бронзовый цвет кожи еще выразительнее, чем бинты. Было ясно, что это не загар, а природная смуглость, и оставалось лишь честно признаться самой себе, что редкий в Англии оттенок куда красивее, чем обычная бледность или — о, ужас! — нежно-розовый румянец. Не исключено, что именно непохожесть, необычность гипнотизировала, привлекала, вызывала острое желание прикоснуться. Но что, если вызов скромности бросало не только любопытство?
Лорелей заставила себя сосредоточиться на книге и даже прочитала несколько страниц, прежде чем позволила взгляду вновь остановиться на более интересном объекте. Ровное сопение стихло. Лорелей быстро встала и испуганно склонилась над Аргусом: что, если он вообще перестал дышать? Внезапно он открыл глаза и посмотрел на нее в упор. О, их глубина затягивала, как затягивает беззвездное ночное небо! Постепенно туман сна развеялся, и напряженный, пристальный взгляд сэра Аргуса отозвался в душе тревожной неуверенностью. И все же отступить или хотя бы отвернуться не хватило сил.
Аргус смотрел на стоявшую возле постели красавицу. Чтобы вспомнить, кто она и как здесь оказалась, потребовалось несколько мгновений. Вслед за узнаванием пришло вожделение. Каштановые с рыжим отливом волосы закрывали плечи и волной спадали к тонкой талии. Одета она была очень скромно, однако поза позволила увидеть мягкие холмы груди. О, если бы можно было прижаться лицом к этой нежной коже, дотронуться языком до соблазнительной развилки, вдохнуть мучительно- сладкий аромат! Аргус поднял руку, сжал прядь густых и шелковистых волос Лорелей и слегка потянул.
— Сэр?
Она нагнулась ниже и заметно напряглась.
— Прекрасная… — пробормотал он, не отводя глаз от ее полных алых губ.
— Большое спасибо за комплимент, но…
Договорить она не успела: слова утонули в поцелуе. От неожиданности Лорелей застыла на месте: мысли в голове стремительно заметались. Какие у него теплые мягкие губы. А еще умелые и опытные. За те двадцать три года, которые Лорелей прожила на белом свете, ее целовали нечасто, но все же вполне достаточно для того, чтобы она могла оценить тонкое мастерство сэра Аргуса. Он легко прикусил нижнюю губу, и рот сам собой раскрылся, чтобы впустить язык, — столь смелую ласку ей пришлось испытать лишь раз, да и то очень бегло и без тени острого, горячего наслаждения, которое внезапно нахлынуло сейчас. Пожар разгорелся, а, как известно, обуздать пламя — задача почти неразрешимая.
Лорелей уже готова была сдаться, упасть в объятия, но в этот момент Аргус замер, точно окаменел, а потом неловко отстранился. Она едва сдержала возглас горького разочарования и покраснела, с ужасом заметив, что судорожно сжимает его рубашку. Осторожно, незаметно убрала руку: а вдруг в забытьи причинила боль?
Усилием воли Аргус подавил страстное желание увлечь зеленоглазую нимфу в постель и сделать своей. И вовсе не потому, что больные ребра не допустили бы вольностей. Остановила простая, очевидная мысль: перед ним незамужняя дочь герцога — та, которая совершила невозможное и освободила его из жестокого плена. Нет, эта благородная молодая леди выше любых попыток соблазнения, как бы ни стремилось к близости измученное, истосковавшееся тело. Румянец желания на нежных щеках и влажные от поцелуя губы манили и призывали, и все же…
— Прошу извинить меня, леди Лорелей, — произнес сэр Уэрлок хриплым от желания голосом. — Мне не следовало злоупотреблять вашей добротой.
По ее милому разгоряченному лицу пробежала тень. Аргус понял, что совершил ошибку, но в какой момент? История его отношений с женщинами была долгой и достаточно неприглядной — во всяком случае, до недавнего времени. А общаться в подобном ключе с аристократками и вообще не доводилось. Как правило, круг знакомых ограничивался служанками из таверн, горничными и куртизанками. Изысканных великосветских дам Аргус старался избегать по двум понятным причинам: во-первых, опасные игры грозили серьезными неприятностями, а во-вторых, вольности неизбежно привели бы к алтарю, чего ему совсем не хотелось. Надо было немедленно воспользоваться даром внушения и доказать молодой особе, что поцелуя на самом деле не было, а потом сконцентрировать силу воли и противостоять искушению, каким бы мощным оно ни оказалось.
