Смилла и ее чувство снега

- Ее построили, когда начали добывать нефть со дна моря у Северной Гренландии. С того момента, когда нашли нефть, до начала ее добычи прошло десять лет. И все из-за льда. Сначала они построили прототип того, что должно было стать самой большой и самой надежной буровой платформой в мире, 'Joint Venture Warrior' <Совместное предприятие “Воитель” (англ.)> - продукт “гласности” и гренландского самоуправления, результат сотрудничества между США, Советским Союзом и концерном “А.П.Мёллер”. Ты плавал мимо буровых платформ. Ты знаешь, какого они размера. Их видно на расстоянии 50 морских миль, и они все растут и растут, словно парящая на столбах вселенная. С пивными и ресторанами, рабочими местами и мастерскими, кинотеатрами и театрами и, наконец, пожарными командами, и все это смонтировано на высоте 12 метров от поверхности моря, так что даже самые большие штормовые волны проходят под ними. Вспомни такую платформу.'Venture Warrior' должна была быть в четыре раза больше. Прототип находился на расстоянии 18 метров над поверхностью моря. На нем должны были работать 1 400 человек. Прототип воздвигли в море Баффина. Когда он был построен, появился айсберг. Это было предусмотрено. Но этот айсберг был немного больше, чем обычные. Он родился где-то на краю Северного Ледовитого океана. Его высота была 100 метров, и он сверху был плоский - такими обычно бывают высокие айсберги. Под водой у него было 400 метров льда, и весил он 20 миллионов тонн. Когда увидели, что он приближается, пришлось немного задуматься. Но у них в распоряжении были два ледокола. Их привязали к айсбергу, чтобы можно было отбуксировать его на другой курс. Течение было совсем небольшим, ветра не было. И все же ничего не изменилось, когда они прибавили обороты. Ничего - айсберг продолжал двигаться прямо вперед. Как будто он и не замечал, что его тащат. И он прошел по прототипу, а за ним, в воде, не осталось никаких других следов гордого проекта 'Joint Venture Warrior', кроме нескольких нефтяных пятен и обломков. С тех пор все оборудование для Северного Ледовитого океана делается так, чтобы его можно было упаковать за 12 часов. Таково требование Ледовой службы. Бурение ведется с плавучих платформ, которые могут в любой момент уплыть. Этот суверенный порт не что иное, как жестяное блюдо. Если бы здесь проплывал лед, он унес бы его с собой, не оставив и следа. Они размещают эту платформу здесь только в мягкие зимы, когда полярный лед не поднимается, а паковый лед не спускается сюда. Они не победили лед, Яккельсен. Борьба еще и не начиналась.

Он гасит сигарету. Стоит он спиной ко мне. Я не знаю, разочарован он или ему все равно.

- Откуда ты это знаешь, Смилла?

Когда еще размышляли, не поставить ли на лед 'Venture Warrior', я полгода работала в американской гидрокриолаборатории на острове Байлот, занимаясь моделированием для определения эластичности морского льда. Нас в группе было пятеро энтузиастов. Мы знали друг друга еще с двух первых конференций приполярных народов. Когда мы устраивали вечеринки, то, захмелев, произносили речи о том, что впервые в одном месте собрано пять гляциологов эскимосского происхождения. Мы говорили друг другу, что в тот момент мы представляем собой самую компетентную в мире экспертизу.

Свои самые важные эмпирические выводы мы получали в тазах для мытья посуды. Мы наливали туда соленую воду, ставили тазы в лабораторные морозильники и замораживали воду до заданной толщины льда. Эти пластины мы выносили на улицу, клали их на края двух столов, нагружали их грузами и измеряли, насколько они прогнуться, пока не сломаются. Мы подключали электрические двигатели, чтобы создать вибрацию грузов, и доказывали, что сотрясение от бурения никак не повлияет на структуру и эластичность льда. Мы были полны гордости и научного восторга первооткрывателей. Только когда мы написали наш заключительный отчет, в котором рекомендовали компаниям “А.П.Мёллер”, “Шелл” и “Госпетрол” начать разработку гренландских нефтяных месторождений с построенных на льду платформ, до нас дошло, что мы делаем. Но было уже поздно. Одна советская компания создала 'Venture Warrior' и получила концессию. Нас всех пятерых уволили. Пять месяцев спустя прототип был стерт в порошок. С тех пор не делалось никаких попыток создать что-нибудь более постоянное, чем плавучие платформы.

Я могла бы рассказать это Яккельсену. Но я этого не делаю.

- Сегодня ночью я все устрою, Смилла,  - говорит он.

- Прекрасно.

- Слушай, ты мне не веришь. Но ты увидишь. Мне все совершенно ясно. Меня они никогда не могли провести. Я ведь знаю судно, так? У меня все схвачено.

Когда он оказывается в полосе света от мостика, я вижу, что на нем нет верхней одежды. Он стоял на десятиградусном морозе, беседуя со мной, так, как будто мы были в помещении.

- Сегодня ночью от тебя требуется только сладко спать, Смилла. Завтра все изменится.

- Тюремная кухня предоставляла einzigartige <Исключительные (нем.)> возможности, чтобы печь из дрожжевого теста.

Урс стоит, склонившись над прямоугольной формой, обернутой в белое полотенце.

- Die Vielen Faktoren. <Много факторов (нем.)> Сама закваска, опара и, наконец, тесто. Сколько оно поднимается и при какой температуре? Welche Mehlsorten? <Какие сорта муки? (нем.)> При какой температуре печется?

Он разворачивает хлеб. У хлеба темно-коричневая, блестящая зеркальная корочка, которая нарушается в нескольких местах целыми пшеничными зернами. Головокружительный аромат зерен, муки и кисловатой свежести. При других обстоятельствах я бы ему порадовалась. Но меня интересует нечто иное. Фактор времени. Каждое событие на судне начинается с камбуза.

- Ты сейчас печешь, Урс. Это ungewohnlich. <Необычно (нем.)>

- Проблема в соотношении. Между Sauerlichkeit <кислотностью> и тем, как оно поднимается.

После того, как у нас пропал контакт, после того, как он обнаружил меня в кухонном лифте, мне стало казаться, что в нем самом есть что-то похожее на опару. Что-то подвижное, неиспорченное, простое и вместе с тем изысканное. И одновременно слишком, слишком мягкое.

- Что, еще кто-нибудь будет есть?

Он пытается сделать вид, что не слышит меня.

- Ты попадешь за решетку,  - говорю я. - Прямо ins Gefangnis. Здесь в Гренландии. И не будет никакой кухонной синекуры. Keine Strafer-massigung. <Никакого досрочного освобождения (нем.) > Они тут не особенно размышляют, как и что готовить. Когда мы снова встретимся, годика через три-четыре, посмотрим, сохранишь ли ты свое прекрасное настроение. Хотя и похудеешь на 30 килограммов.

Он оседает, словно проколотое суфле. Откуда ему знать, что в Гренландии нет тюрем?

- Um elf Uhr. Fьr eine Person. <К 11-ти часам. На одну персону (нем.) >

- Урс,  - говорю я,  - за что тебя осудили? Он смотрит на меня застывшим взглядом.

- Только один звонок,  - говорю я. - В Интерпол. Он не отвечает.

- Я позвонила перед отплытием,  - говорю я. - Когда увидела список экипажа. За героин.

Бусинки пота проступают на узкой полоске между усами и верхней губой.

- И не из Марокко. Откуда он был?

- Зачем меня так мучить? - Откуда?

- Аэропорт в Женеве. Озеро совсем близко от него. Я был в армии. Мы получили ящики вместе с провизией и отправили их по реке.

Когда он отвечает, я впервые в жизни начинаю немного понимать искусство допроса. Он отвечает мне не только из-за того, что испытывает чувство страха. В такой же степени он испытывает потребность в контакте, тяжесть угрызений совести, одиночество на борту.

- Ящики с антиквариатом? Он кивает.

- С Востока. Самолетом из Киото.

- Кто их привез? Кто был экспедитором?

- Но вы это должны знать.

Я молчу. Я знаю ответ еще до того, как он открывает рот.

- Der Verlaine natьrlich... <Верлен, конечно (нем )>

Вот так они набирали экипаж на “Кронос”. Из людей, у которых не было выбора. Только теперь, по прошествии всего этого времени, я вижу кают-компанию такой, какой она является на самом деле. Словно