— Ну конечно, миледи. Я бы и помыслить о таком не мог. Но прошу вас, имейте в виду…
— Я буду кричать, — ровным голосом вставила Ребекка, не открывая глаз. — Очень громко. Я уверена.
По сути дела, она уже выглядела так, словно едва удерживалась от крика. Губы она сжимала так сильно, что они побелели.
— Думаю, от твоих криков я в обморок не упаду, Ребекка, — сказала тетя Бертрис. — Полагаю, единственное, что способно довести меня до потери чувств, — это известие, что ты сбежала среди ночи с… — Она покосилась на Кейт, которую ей представили ранее, но ничего больше не сказала. Кейт продолжала смотреть в пол.
— Я была глупой девчонкой, — сквозь зубы проговорила Ребекка. — Поверь мне, тетя, я больше никогда не сбегу, ни днем, ни ночью. Никогда.
— Тогда я до конца жизни могу не бояться обмороков. — Сухо ответила тетя Бертрис.
Доктор Барнард взглянул на Кейт:
— Мисс?
Кейт закусила губу, и Гаррет отвернулся: самые развратные образы наводнили его сознание. Она кусала губы, когда волновалась или нервничала. Эта привычка твердо ассоциировалась у него с ней. С ее прикосновениями. Ее поцелуями. Ее телом.
Боже, он никогда в жизни никого не желал так сильно. Он и раньше испытывал вожделение к некоторым женщинам — к Софи, которая даровала ему успокоение, к Жоэль, бельгийской любовнице, с которой обретал разрядку. Но Кейт… Она не походила ни на одну из них. Все в ней притягивало его как магнит.
— Можно мне остаться?
Гаррет отбросил эти мысли. Он не должен думать о Кейт так. То, что произошло между ними, каким бы сладостным и честным оно ни было, уже закончилось. Так должно быть. Черт подери, он убил ее брата!
— Пожалуйста, — прошептала Ребекка, — доктор, пожалуйста, разрешите ей остаться со мной!
Доктор Барнард вздохнул:
— Хорошо.
Стук в дверь возвестил о прибытии двух дюжих конюхов.
Доктор уложил Ребекку на обитую малиновым бархатом кушетку и попросил вытянуть руку.
— Вам что-нибудь еще нужно, доктор? — спросила тетя Бертрис.
Доктор покачал головой, закатывая рукава:
— Нет, мэм. — Он размял пальцы — суставы щелкнули — и продемонстрировал им крупные, с длинными пальцами, кисти. — Все, что нужно, у меня уже есть.
Кейт подошла к Бекки и взяла ее за здоровую руку. Ребекка едва заметно улыбнулась ей.
Доктор Барнард велел одному из конюхов стать в изголовье кушетки и держать Ребекку за плечо, а другого поставил в изножье. Гаррет и тетя Бертрис встали рядом с Ребеккой, но та смотрела только на Кейт.
Доктор очень аккуратно взял в руки локоть Ребекки, а затем молниеносно — никто даже среагировать не успел — провернул кости.
Ребекка, как обещала, громко завопила, изогнулась дугой, била ногами. Едва оглушительный вопль начал стихать, доктор снова повернул руку. — Нет! — кричала Ребекка. — Нет, нет, нет!!!
Она мотала головой из стороны в сторону, а доктор, игнорируя ее вопли, мольбы и рыдания, еще раз вправил кости на место. Кейт бормотала что-то утешительное, Ребекка цеплялась за ее руку, как утопающий — за соломинку.
— Тс-с, — ворковала Кейт. — Потерпи еще, осталось совсем чуть-чуть, правда, доктор?
— Правда, — нетерпеливо отвечал доктор Барнард.
— Пожалуйста, хватит, — стонала Ребекка.
Доктор сосредоточенно потягивал, проворачивал и подталкивал кости, пока не удовлетворился результатом. Потом, жестом показав конюхам, чтобы они не отпускали ее, он надел на Ребекку перевязь, подготовленную миссис Смит.
— Вот и все, можете ее отпустить, — объявил он, в конце концов.
Ребекка в мгновение ока свернулась дрожащим калачиком. Кейт обошла кушетку, встала на колени рядом с Бекки и убрала пряди волос с мокрых щек Бекки. Тетя Бертрис сложила руки на груди и обвела всех хмурым взглядом.
Доктор отвел Гаррета в сторону.
— Я вправил перелом, насколько мог, ваша светлость, и я буду каждый день приходить и проверять его, однако я опасаюсь за ее свободу движений в будущем. И ее локоть…
— Я не намерен обсуждать с вами страхи, — отрезал Гаррет. — Будем решать проблемы по мере их появления.
Что можно сделать, чтобы рука зажила как можно скорее и лучше?
— Полная неподвижность. Сначала должен срастись перелом. — Доктор оглянулся на рыдающую Ребекку. — Ее будут мучить сильные боли, ваша светлость. Я дам вам успокоительное для нее.
Гаррет посмотрел на Кейт, которая продолжала что-то нашептывать Ребекке. Ее утешения возымели действие, потому что рыдания Ребекки перешли во всхлипы. Кейт умела утешать. Гаррет вспомнил о ее братишке, которому с трудом давался каждый вздох. Сперва Гаррет удивлялся: почему Кейт говорит, что нужна Реджинальду? Теперь он понял. Без ее ласковых прикосновений и успокаивающего голоса мальчик просто не выжил бы.
Кейт, почувствовав его взгляд, посмотрела на него. Он быстро отвернулся — но не настолько быстро, чтобы не заметить румянец, вспыхнувший у нее на щеках.
Интересно, можно ли чем-то помочь мальчику? Гаррет посмотрел на доктора Барнарда оценивающим взглядом:
— Доктор, пока вы еще здесь, я хотел бы, чтобы вы осмотрели еще кое-кого.
Глава 13
Гаррет бродил по Колтон-Хаусу. Уже пробило три часа ночи, а он все еще не спал. Он просто не мог заснуть в этих стенах. После нескольких бессонных, наполненных кошмарами месяцев, что Гаррет провел в Лондоне по возвращении из Бельгии, жизнь на свежем воздухе, под открытым небом, действительно успокаивала его. А теперь он уже неделю как живет под крышей родного дома — и категорически не мог спать. По ночам он бродил по дому и предавался воспоминаниям.
Гаррет поднялся по центральной лестнице, перешагивая через две ступеньки за раз и глядя на потолок. Белая лепнина с розетками, расписанная лесной зеленью штукатурка — и голенький розовощекий купидон, который целится в сердце каждого, кто поднимается по лестнице.
Когда он уезжал на войну, этой фрески еще не было. Впрочем, в доме за годы его отсутствия мало что изменилось. Во многом дом оставался таким же, каким Гаррет его помнил, и возвращение разбудило в нем множество живейших воспоминаний. Он в подробностях вспомнил детство, особенно годы, после смерти от лихорадки родителей Тристана, когда тот приехал жить в Колтон-Хаус. Гаррету было тогда восемь, Тристану, его двоюродному брату, — пять.
Самые яркие события его юности происходили здесь, в этом доме. После того как мать умерла в родах, разродившись мертвой девочкой, Гаррет стал замкнутым, серьезным ребенком. От отца ждать любви не приходилось. Тетя Бертрис переехала жить к ним, но материнские чувства были ей не знакомы, и она понятия не имела, как общаться с хмурым задумчивым мальчиком, в которого превратился Гаррет.
Гаррет ступил на лестничную площадку.
Сколько всего произошло в этом тихом доме, в этих темных коридорах! Сколько воспоминаний можно пережить еще раз!
Когда приехал Тристан, также подавленный смертью родителей, что-то проскочило между ними —
