тяжелая... Что-то тут не то.
— Вот! — радостно выкрикнула Мартуся. — Три фото привезла я, и вот четвертое.
— Покажи! — заинтересовалась Малгося. Встать она не могла, поскольку на коленях у нее лежали три больших фотоальбома.
Держа снимки веером, Мартуся перебралась к ней поближе. Малгося взглянула на них и засомневалась:
— Тетушку свою вижу. А где покойный уголовник?
Я протянула им лупу:
— За мной, на заднем плане. Все вырезать. Чтоб не смел путаться у меня под ногами!
Мартуся добросовестно продемонстрировала мне экспонаты:
— Вот он где, гад, у тебя за спиной, смотри, целиком морда влезла! А здесь... погоди-ка... здесь только кусочек гада виден. Может, с кусочком смиришься? Трудно будет вырезать...
Я достала вторую лупу, уселась рядом с Малгосей и принялась сосредоточенно рассматривать снимки. На одном вместе со мной стоят Кондрат и Страсбургер, вполне подходящая компания, на остальных трех я на фоне плотной толпы.
— Прямо не знаю. Я вроде неплохо получилась. На себя, правда, не похожа, но выгляжу лучше, чем в жизни. Но вот за спиной у меня... Просто стыдобища. Может, все-таки вырежем?
— Да нет, оставь, — решила Мартуся. — У министра только кусочек рожи видно. И волосенки. Зато ты на переднем плане получилась роскошно. Сразу видно, что фотограф старался. А задний план без лупы и не рассмотреть. Увеличительного стекла посильнее у тебя нет? А то мне кажется...
— Есть, почему же нет...
Разномастных луп у меня имелся неплохой запас. Десятикратная лежала в ящике с марками, и доставать ее было лень. Зато восьмикратная была под рукой. Я передала ее Мартусе.
— Ну вот, пожалуйста! Не случайно мне казалось, что это седалище где-то здесь!
— Покажи, — попросила Малгося.
Мартуся сунула ей снимок и восьмикратную лупу. Впрочем, лупу они и без того непрерывно передавали друг другу.
— Вот она. Попа с ушами. Куда ни плюнь, в нее попадешь.
— Секундочку. А это та же самая? Вроде стопроцентного сходства нет... А, вот оно что! Волосы! А почему она того... с ушами?
— Ей прямо не терпится попасть на телевидение. Только она ничего не умеет и ни на что не годна. Зато в кадр так и лезет. Ей все равно, кем быть — телеведущей, актрисой, лишь бы показать себя. Она ведь самая красивая женщина в мире! В Варшаве у нее ничего не выходит, так она в Краков перебралась. Странно. Если она была близко знакома с этим хреном, на кой ей Краков? Он что, в Варшаве за нее похлопотать не мог?
— Он был рожден, чтобы брать, а не давать, — не удержалась я, уверенная, что речь идет о Тупне.
— Здесь они вышли более четко, — заметила Малгося, разглядывая второй снимок. — Гляди-ка, обнимаются. Я бы побрезговала. Так кто такая эта звезда перекрашенная?
— Некая Ева Май. Не знаю, как ее настоящая фамилия. Такой вот псевдоним себе выбрала, хоть наверняка про Карла Мая и не слыхала. Что ей писатели! Смотри, здесь всю парочку можно вырезать.
Я опять отобрала у них фото и присмотрелась. Собственным глазам верить можно, да и со зрительной памятью у меня все в порядке. Меня ввел в заблуждение цвет волос. И еще прическа. Когда-то у нее был несколько иной имидж...
Ева Май, скажите пожалуйста. Тогда разрешите представиться, я — Папа Римский.
К телефону я кинулась, словно дикий зверь.
* * *
— Угораздило же тебя вляпаться, — укоризненно вздохнул Бежан. — Руки у тебя теперь связаны, убийца неизвестен, мотив неизвестен, статистику портишь, всем мешаешь и, кроме того, подставляешь Войчеховского. Что это с тобой?
— Да со мной-то ничего, — запротестовал Гурский. — Я бы и пальцем не пошевелил, если бы не Хмелевская. Это из-за нее я влез в дерьмо.
— Эта дама тебя до хорошего не доведет.
— Нет, ты погоди! Она рассказывает такое... Ни от кого другого не узнаешь! Жену покойного мне не видать как своих ушей - ордера не дадут, — но жена Бучинского-то где? Все подтверждает факт ее пребывания в квартире, это она вошла через террасу. И куда ее потом черти понесли? Я допросил всех ее знакомых и друзей, двоюродную сестру с мужем, врагов и соперниц, никто ничего не знает. Пропала красотка. Везде она только что была, все ее видели, все чешут языками на ее счет, особенно бабы... А где она живет — ни один не в курсе.
— А муж?
— Тоже не знает. И я ему верю. Он от бывшей жены шарахается как черт от ладана. Она ведь его навещает, зараза, проверяет, как у него дела идут, выспрашивает о заказах, доходах, состоянии счета и так далее. Деньги, одни деньги, ничего больше. Надоела хуже горькой редьки. Между ними заключен какой-то дикий договор насчет раздела имущества. Из числа подозреваемых я ее исключить не могу, допросить не могу, а она там была, я уверен, и может стать главным свидетелем.
— Как бы она не обнаружилась где-нибудь в лесочке с перерезанным горлом. Орудие преступления...
— Черт бы побрал это орудие преступления, в гробу я его видал! — рявкнул Гурский, выведенный из себя предсказанием Бежана. — Взгляни, какой красивый вид!
Бежан внимательно рассмотрел фотографии, доставленные из лаборатории. Выводы напрашивались сами собой. Отпечатки пальцев на орудии преступления обычно составляют решающую улику. Но только не в этом случае.
Орудие убийства находилось рядом с головой мертвеца и на три четверти было выпачкано кровью. Эксперты, посовещавшись с медиками, пришли к выводу, что нападение произошло со спины. В момент нападения жертва немного повернулась, и удар пришелся не в затылок, а чуть сбоку, в висок. Один из кровеносных сосудов лопнул, отсюда столько крови. Камень после сильного удара не отлетел в сторону, а упал тут же, рядом с потерпевшим, и оказался прямо в луже крови. И кровь смыла все отпечатки.
— Мало того, что убийца ухватил камень за шершавый выступ, — с горечью докладывал Гурский, — впрочем, вся эта штука негладкая, угловатая какая-то... так камень еще из руки у него выскользнул, все следы смазаны. Ребята старались в поте лица, но единственное, что удалось выделить, — миндальное масло...
— Что?
— Миндальное масло. Едва заметный след под слоем крови, они осторожненько поскоблили...
— Кулинарное? — неожиданно поинтересовался Бежан.
Гурский растерялся:
— Его кулинарными качествами я особенно не интересовался, но отравиться им, пожалуй, нельзя. Из-за него камень и выскользнул. Даже если бы не кровь, все отпечатки так и так были бы ни к черту.
— Да, с этим могут быть проблемы.
— Обязательно будут, — заверил его Гурский. — Кроме того, нет уверенности, что Бучинская и убитый пребывали там одновременно, хотя она и вошла через террасу. То есть я уверен, что одновременно, но где доказательства? Я ведь их не рожу. Сравнительного материала в наличии нет. Ее отпечатки (если это ее отпечатки) повсюду, но это ни о чем не говорит. Правда, у меня есть свидетель. Хитрит и изворачивается, однако от него явственно попахивает. Невозможно ведь, чтобы чиновника грохнули дважды: раз по политическим мотивам, второй раз — по личным. А ведь так и получается. Свидетеля зовут Кшиштоф Ярчак.
