— У тебя сейчас прическа не лучше, — огрызнулась я.
Мои темные завитушки были, как обычно, собраны в два пучка. Но, если честно, причесываясь сегодня утром, я потратила на это немало усилий. И мне казалось, что получилось очень даже ничего, но моего мнения тут явно не разделяли.
Мать улыбнулась:
— Что ж… Здесь нет соответствующих условий.
Она вдруг резко отвернулась, будто ей было больно на меня смотреть. Затем пересилила себя и вновь взглянула на меня.
— Но почему ты так выглядишь? Ты ведь можешь себе позволить хорошие средства для ухода за волосами. Не сомневаюсь, что Мэгги с Мэттом избаловали тебя.
— Это правда, — угрюмо подтвердила я.
Похоже, мать нисколько не изменилась. Все то же высокомерие, все та же едва сдерживаемая ненависть. И все то же светское обхождение. Меня уже начал раздражать этот обмен «любезностями». Я приехала, чтобы выяснить, кто я на самом деле, а не прически обсуждать.
Ким вдруг резко оглянулась на дверь:
— Кто тебя сюда привез?
— Мэтт, — ответила я.
Она была явно потрясена.
— Мэтью? Он бы ни за что не согласился. Он даже не… — Лицо ее исказила гримаса горечи. — Он никогда не понимал. Я делала все, чтобы защитить его. Чтобы ты и в него не запустила свои когти.
Глаза ее предательски заблестели. Она поморгала, сдерживая слезы, поджала губы, и через секунду ее лицо вновь обрело непроницаемое выражение.
— Он считает, что должен защищать меня, — сказала я.
К моему удивлению, мать понимающе кивнула:
— Мэтью всегда был умен не по годам, но временами он так наивен. Ты для него словно больной щенок, о котором он просто обязан заботиться. Он любит тебя не за твои несуществующие достоинства, а в силу собственного благородства. Весь в отца. И это его главная слабость.
Она посмотрела на меня в упор, и в этом взгляде было столько боли и надежды, что мне стало не по себе.
— Он сегодня меня навестит?
— Нет.
Я хотела добавить, что мне очень жаль, но в глазах матери уже не осталось ничего, кроме ярости.
— Это ты настроила его против меня! Что ж, этого стоило ожидать. Надеюсь, легче тебе от этого не стало?
— Не знаю. Послушай, ма… Ким. Я пришла, потому что… Потому что я хочу знать, кто я. — Я запнулась и быстро поправилась: — Хочу знать, кем ты меня считаешь.
— Ты подкидыш. Подменыш, — ответила она спокойно. — Странно, что ты до сих пор в этом сомневаешься.
Сердце в груди учащенно забилось. Я прижала ладони к столу, чтобы не было видно, как дрожат руки. Оправдывались худшие мои подозрения. Мать повторила слова Финна. И они совсем меня не удивили. Видимо, в глубине души я всегда знала, что я чудовище.
Финну я не поверила, хотя семена сомнения его рассказ заронил. А вот те же слова, произнесенные Ким, убедили мгновенно и бесповоротно. Интересно, кому из нас троих на самом деле место в психушке?
— Откуда тебе это известно?
— Я это поняла в ту самую секунду, когда врач отдал тебя мне. — Мать смотрела в сторону. — Муж отказывался меня слушать. Я все твердила, что ты не наша дочь, а он…
Она умолкла. Мне даже показалось, что у нее задрожал подбородок.
— Но лишь оказавшись здесь, я поняла, кто ты на самом деле. Времени у меня было предостаточно. Я проштудировала всю больничную библиотеку. И в старом сборнике сказок нашла ответ. Оказалось, таким, как ты, есть название — подменыш.
— Подменыш? — Я уже с трудом сохраняла спокойствие. — Но что это значит?
— Ох, только не изображай святую невинность! — язвительно воскликнула Ким. — Моего ребенка подменили на тебя. Мне подкинули тебя, ясно? А мое дитя украли!
Ее бледные щеки вспыхнули лихорадочным румянцем, и санитар шагнул к нам. Ким решительным жестом остановила его и надменно вскинула голову.
— Но зачем? — спросила я, тут же осознав, что этот вопрос следовало задать не ей, а Финну. — Зачем кому-то забирать у тебя ребенка? Зачем подкидывать меня? И что с ним сделали?
— Чего ты добиваешься? Мало тебе тех страданий, что ты уже мне причинила? Ты прекрасно знаешь, что с ним сделали. Лучше меня знаешь!
— Нет, не знаю! Я ничего не знаю! — крикнула я в отчаянии и вскочила.
Санитар сурово уставился на меня, и я заставила себя сесть.
— Ты убила его, Венди! — прорычала мать, но лицо ее при этом не дрогнуло — все та же застывшая высокомерная маска.
Она подалась ко мне, сцепленные в кулак пальцы побелели от напряжения. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не броситься на меня.
Ким выплевывала слова, как будто пытаясь хлестнуть ими меня побольнее:
— Ты! Его! Убила! Убила моего сына! Затем свела моего мужа с ума и тоже убила его! Ты их обоих убила!
Я закрыла глаза и с силой сжала виски, чтобы не дать голове взорваться.
— Мама… Ким… Я была ребенком! Как я могла кого-то убить?
— А как ты заставила Мэтью привезти тебя сюда? — процедила она сквозь зубы, и меня буквально опалило ее яростью. — Он бы никогда не привез тебя по своей воле. Не позволил бы нам встретиться. Как ты его заставила?
Я опустила голову. У меня больше не было сил изображать невинность. Внутри стало пусто и холодно, как будто из меня высосали весь воздух.
— Может, то же самое ты сделала и с Майклом?!
Я видела, как холеные ногти впиваются в худые ладони, грозя вот-вот прорвать кожу.
— Я была ребенком! — упрямо повторила я, не веря уже себе. — Я не могла… И все равно! Зачем кому-то забирать его, а меня подкладывать вместо этого мальчика?
— Ты всегда была дьявольским отродьем. Я знала это с той самой минуты, как впервые взяла тебя на руки.
Она откинулась на спинку стула, посмотрела на меня в упор.
— Тебя выдали глаза. Нечеловеческие глаза. В них не было ни доброты, ни ласки.
— Тогда почему ты сразу меня не убила?!
— Ты же была… ребенком.
У нее затряслись руки, я видела, как дрожат губы. Высокомерие и надменность покинули ее.
— Вернее, я считала тебя ребенком!
— Но что изменилось? Почему ты решилась, когда мне исполнилось шесть? В день рождения. Что тогда произошло?
— Ты не моя. Я знала, что ты не моя. — Она смахнула слезы с ресниц. — Всегда знала. Но в тот день я все пыталась представить, что было бы, если бы мой муж и мой сын были живы. Это Майклу должно было исполниться шесть, а не тебе. Ты была ужасным, отвратительным ребенком. И ты была живой. А они умерли. Я просто… Все это вдруг стало невыносимо.
Она сделала глубокий вдох и устало покачала головой:
— И невыносимо до сих пор.
— Мне было всего шесть!
Я сама удивилась, сколь сильно задели меня ее слова. Вот уж не думала, что меня сможет так
