Фильм заканчивается сценой свадьбы: капитан сдается и позволяет Алене выйти за старпома. Новобрачные улыбаются направо и налево. Все пьют водку.
— Никогда не женюсь, — шепчет Тарик.
— Я тоже не выйду замуж, — сообщает Лейла, немного помедлив. Ведь чтобы скрыть разочарование, нужно время. — Никогда.
— Свадьба — это такая глупость.
— Одна шумиха.
— И пустые расходы.
— Какие пустые расходы?
— Тратишь деньги на наряд, который наденешь раз в жизни.
— А-а-а.
— Если я когда-нибудь женюсь, на сцене будут трое. Я, невеста и тот, кто держит пистолет у моего виска.
Человек за два ряда от них посылает им укоризненный взгляд.
На экране Алена и ее новый муж целуются.
Лейле не по себе. У нее колотится сердце, звенит в ушах, она застывает, охваченная смущением. А поцелуй все длится и длится. Да тут еще Тарик — одним глазом смотрит на экран, а другим — на Лейлу. Неужели он вслушивается в ее дыхание и только и ждет, когда оно собьется?
А каково это — поцеловать его по-настоящему, почувствовать, как пушок над его верхней губой щекочет тебе щеку?
Тарик неспокойно шевелится.
— А ты знаешь, что, если зимой в Сибири высморкаться, на землю упадет зеленая сосулька?
Оба смеются, но смех у них какой-то нервный. А когда они выходят из кино, Лейла рада, что уже стемнело и Тарик не видит ее глаз.
8
Апрель 1992
Прошло три года.
У отца Тарика случилось несколько инсультов. Левая рука теперь почти его не слушалась, а речь стала не совсем внятной. Когда он выходил из себя, что случалось частенько, понять его было нелегко.
Здоровая нога у Тарика сделалась длиннее, и он получил новый протез через Красный Крест. Правда, ждать пришлось целых полгода.
Хасину, как она и опасалась, увезли в Лахор, где собирались выдать замуж за двоюродного брата — владельца автомастерской. Лейла и Джити пришли с ней попрощаться. Хасина сообщила им, что ее будущий муж уже подал документы на выезд в Германию, где живут его братья, и через год супруги будут уже во Франкфурте. Подружки обнялись и всплакнули. Джити была безутешна. Отец помог Хасине втиснуться на заднее сиденье такси — и только ее и видели.
Советский Союз разваливался с поразительной быстротой. Одна республика за другой объявляли о своей независимости: Литва, Эстония, Украина. Советский флаг больше не развевался над Кремлем. Российская Федерация стала самостоятельным государством.
В Кабуле Наджибулла поменял тактику и подался в правоверные мусульмане.
— Поздно спохватился, — говорил Баби. — И потом, разве так можно: сегодня ты шеф ХАД, а завтра спокойно молишься в мечети с людьми, близких которых ты мучил и убивал?
Кольцо вокруг Кабула сжималось, и Наджибулла попробовал договориться с моджахедами. Не получилось.
— И правильно, — вещала мама со своей постели. Она была непоколебимой сторонницей моджахедов и дождаться не могла, когда они торжественно вступят в столицу, посрамив врага.
И этот день настал.
В апреле 1992 года. Лейле исполнялось четырнадцать лет.
Наджибуллу свергли, и он укрылся в представительстве ООН, расположенном на юге столицы неподалеку от дворца Даруламан[30].
Джихад завершился. С коммунистическими режимами (а их с того дня, когда родилась Лейла, сменилось несколько) было покончено. И после десяти лет войны моджахеды вошли в Кабул.
Их предводителей мама знала поименно.
Доблестный Достум, узбек, лидер партии «Джумбеш Милли Исломи Афгонистон». Угрюмый Гульбеддин Хекматьяр, глава партии «Хезб-е Ислами», пуштун, еще в студенческие годы убивший маоиста. Раббани, по происхождению таджик, руководитель партии «Хезб-е джамиат-е ислами», при монархии преподаватель ислама в Кабульском университете. Сайаф[31], пуштун из Пагмана, тесно связанный с арабами, председатель движения «Иттихад-е ислами». Абдул Али Мазари[32], основатель проиранской партии «Хезб-е Вахдат», среди своих сторонников-хазарейцев известный под кличкой Баба Мазари.
И конечно же, мамин кумир, союзник Раббани, знаменитый Ахмад Шах-Масуд, прозванный Львом Панджшера. У мамы в комнате висел плакат с его изображением. Впрочем, портреты человека в паколе слегка набекрень, с печальным взглядом и слегка приподнятыми бровями попадались в Кабуле на каждом шагу — смотрели со стен, с витрин лавок, с флажков на антеннах такси.
На следующий день после падения Наджибуллы мама встала совсем другим человеком. Впервые за пять
