перемещения тектонических плит?
Они происходят так ужасно глубоко, что на поверхности ощущается только легкая дрожь.
— Убирайся, уходи! — кричит Залмай.
— Тише, — успокаивает его Мариам. — На кого это ты кричишь?
Залмай показывает пальцем:
— Вон на того мужчину.
У их калитки стоит какой-то человек и смотрит на них. Вот он отрывается от стены и ковыляет навстречу им. Вот он расставляет руки.
Лейла замирает на месте.
Из горла у нее вырывается клокотание. Ноги подкашиваются. Опереться на Мариам... да где она? Нет, не надо шевелиться. И дышать не надо. И моргать. А то вдруг возникший перед ней образ пропадет. Развеется. Исчезнет.
Оцепеневшая Лейла смотрит на Тарика. И боится вздохнуть. И не может насмотреться.
Проходит целая вечность.
Лейла зажмуривается. Открывает глаза.
Вот он, Тарик, никуда не делся.
Лейла осторожно делает шаг к нему. Еще один. И еще.
А потом срывается с места и бежит навстречу.
17
Мариам
Наверху, в комнате у Мариам, Залмай начинает капризничать. Сначала он кидает мячик в пол, в стены, пока Мариам не делает ему замечание. Дерзко глядя ей в глаза (ты, мол, для меня не указ), мальчишка не унимается. Потом они перекатывают друг другу по полу игрушечную «скорую помощь» с надписью красными буквами на боку. От Мариам — к Залмаю, от Залмая — к Мариам.
Мимо Тарика Залмай прошмыгнул, прижав к груди мячик и засунув большой палец в рот — верный знак, что он в тревоге. На Тарика он глядел с величайшим подозрением.
— Кто этот человек? — снова и снова спрашивает он у Мариам. — Он мне не нравится.
Мариам начинает было объяснять, что мама и этот дядя выросли вместе, но Залмай даже не слушает — возится со «скорой помощью», поворачивает ее задом наперед и вдруг заговаривает про мячик.
— Где он? Где мячик, который мне купил Баба-джан? Где-где-где? Хочу мячик! Хочу! — Голос его срывается на визг.
— Да где-то здесь, — пытается успокоить его Мариам.
— Нет, он пропал! — истошно кричит Зал-май. — Я знаю, он исчез! Где он? Где мой мячик?
— Вот он! — Мариам выуживает вожделенную игрушку из-под шкафа.
— Нет, не он! — в голос рыдает Залмай, сжав кулачки. — Это не тот! Дай мне настоящий! Где настоящий? Где-где-где?
Входит Лейла, берет сына на руки, вытирает ему мокрые щеки, гладит по кудрявой голове, шепчет на ушко ласковые слова.
Мариам выходит из комнаты и останавливается у лестницы. Сверху ей видны только вытянутые длинные ноги сидящего на полу Тарика, настоящая и протез, в штанах цвета хаки.
А в гостиной даже ковра нет, какой позор!
Постойте! А ведь этот швейцар, которого они встретили в «Интерконтинентале», когда звонили в Герат, ей и вправду знаком! Только тогда на нем была тюбетейка и темные очки, вот она его сразу и не признала! Да и давненько это было, целых девять лет прошло. Он еще все вытирал лоб носовым платком и просил пить...
Вот оно что, оказывается! А таблетки он глотал тоже только для виду? И кто из них сочинил всю эту историю, да с такими убедительными подробностями? И сколько Рашид заплатил Абдулу Шарифу — или как там его на самом деле зовут — за представление, разыгранное перед Лейлой, за весть о смерти Тарика?
18
Лейла
— Я сидел в одной камере с парнем, двоюродный брат которого подвергся публичной порке за то, что рисовал фламинго, — рассказывал Тарик. — Он просто свихнулся на этих фламинго. Целые альбомы, десятки картин маслом с изображениями этих птиц. Они у него стояли в воде, грелись на солнышке, взлетали на фоне закатного неба.
— Фламинго, ну надо же, — произнесла Лейла.
Она тоже сидела на полу у стены, не сводя глаз со здоровой ноги Тарика, согнутой в колене, и ей ужасно хотелось опять припасть к нему, обхватить за шею, снова и снова назвать по имени, прижаться к широкой груди, как давеча у калитки. Но она не смела. И так уже осрамилась дальше некуда.
Но хоть прикоснуться-то к нему можно, убедиться еще раз, что Тарик — настоящий, живой, не призрак и не выходец с того света?
— Точно, — подтвердил Тарик. — Фламинго. Когда талибы нашли картины, больше всего их разозлили
