Письмо VIII
Вчера, отправив курьера, я сразу поспешила к деду — чья немощь, как ты знаешь, редко позволяет ему покидать его покои, — и рассказала ему, что с нашим отъездом уже все устроено. К моему крайнему изумлению, он отказался оставить Москву и был обижен тем, что мы все спланировали, не посоветовавшись с ним. Когда я объяснила ему, что такое решение приняла его любящая дочь во имя его же спасения, в его глазах заблестели слезы, и он тут же понял и добрые намерения маменьки, и какие трудности ожидают его в Москве, если враг действительно овладеет городом. Но позицию свою он не переменил; огонь давно минувших дней вновь загорелся в его глазах, он на мгновение оживился и заявил о своей решимости никогда не покидать родную землю, овеянную духом величия, и о том, что не допустит дальнейших уговоров.
Понимая, как ты будешь ждать нашего приезда, я, не теряя времени, сообщаю тебе об этой перемене. Одному Богу известно, какие бедствия ждут меня, но должна тебе признаться, что это принесло моему изнывающему сердцу чувство удовлетворения, которого я не знала во времена его жестоких страданий, — я все еще способна что-то чувствовать. Увы! Со дня того смертельного сражения я забыла, что в этом мире есть не только Фредерик. Но что я говорю? Быть может, именно в эти минуты он уже обитает в мире ином…
Господи, что станется с нами? Передовые отряды французской армии приближаются к Москве. Тысячи людей собрались на улицах. Наш дворец полон людей, это наши крепостные, которые стекаются к нам, чтобы обеспечить защиту нам и одновременно чтобы просить ее у нас.
Ульрика, я думала, что мои душевные силы истощены, ведь час назад я была бесчувственной, как тот пол, по которому ступаю, но любовь этих простых людей оживила родники чувств в моей душе. Я овдовела, это так, но я остаюсь дочерью, и у меня по-прежнему есть сердце, требующее человеческого участия.
Как плохо представляют себе эти простые мужики, какова мощь французской армии! Они клянутся истребить французов, вымести эту саранчу с нашей земли и повесить Буонапарте на стенах Кремля. Это пустая похвальба, но не глупость — пока живет в народе такой дух, Россию никогда не завоюют. Но увы! что мне до завоевателей и до страны? Фредерика нет — мир опустел. Прочь, прочь эти мысли, они разрывают меня на кусочки, разбивают вдребезги. Папенька, маменька, простите меня. О ты, Всевышний, тот, кто, сея добро, приводит меня в отчаяние, прости свое бунтующее ничтожное создание и дай мне силы вынести все, на что будет справедливая воля твоя!
Письмо IX
Ах, Ивановна! Сестра моя, мой единственный друг, напиши мне, умоляю тебя. Если ты еще жива, несчастная девочка, напиши мне.
До меня дошла ужаснейшая весть: мне рассказали, что вся Москва в огне, что мой отец — как писать об этом?! — что мой отец убит, моя мать… О! Как я несчастна, не выразить словами, теперь я всего лишь страдающая дочь.
И все-таки скажи мне правду, Ивановна. Каждую минуту до меня доходят рассказы, один ужаснее другого. Говорят, дворец разрушен, вся дворня разбежалась кто куда. Я послала к вам верного слугу, которому ты можешь доверять. Беги с ним, Ивановна; он придумал, как вывезти тебя неузнанной. Я сойду с ума, пока не услышу, какова судьба наших родителей. Где мой дедушка? Где моя мать? Ах, лети, лети к своей
Письмо X
Нет слов, чтобы описать мое ужасное, отчаянное состояние. Я умоляю тебя, моя дорогая девочка, если это возможно, сообщи мне о твоем нынешнем положении. Я уже послала к тебе человека, на которого могла положиться, старого слугу Федеровича. Одна лишь болезнь удержала меня от того, чтобы самой не помчаться к тебе. Но как человек тот не вернулся, так и никаких новостей о тебе я не получила, кроме той, что
Я не знаю ни что писать, ни в какой помощи ты больше всего нуждаешься. Мое самое сильное желание — увидеть тебя, но если ты больна, если не в состоянии передвигаться, умоляю тебя, позволь подателю сего сообщить мне всю правду, чтобы я поспешила на помощь к тебе. Ох! Быть может, Господь в милости своей вернет тебя, услышав молитвы твоей несчастной сестры
Письмо XI
Уважаемая Госпожа,
