Головная боль отпустила так же внезапно, как накатила. Комиссар отирает рукавом покрывшийся испариной лоб. Рита, насупившись, глядит на него, затем, не говоря ни слова, отворачивается и быстрым шагом, гребя руками по воздуху, устремляется вперед. Шильф с трудом поспевает за нею, стараясь не отставать. В вестибюле он упрямо останавливается, чтобы перекусить сэндвичем, сам не зная, поступил ли он так, потому что голоден или чтобы досадить коллеге, и замечает, что, оказывается, оба этих чувства на удивление схожи.
Положив локти на липкую поверхность высокого столика, они оба слушают тихое поскрипывание моцареллы на зубах жующего комиссара.
— Я тут, можно сказать, горю в аду, — произносит Рита с выражением, в котором смешано презрение и восхищение, — а вы сыр жуете.
Внезапно сквозь стеклянную дверь портала врывается ничем не предвещавшийся широкий луч солнечного света, превращая людей в черные бумажные силуэты. А Рита Скура, не обращая внимания на это библейское световое шоу, невозмутимо перечисляет по пальцам, из чего состоит ад.
— Медицинский скандал. Обезглавленный велосипедист. И вдобавок ко всему псих, заявляющий, что похитили его сына. В то время как сын ничего об этом не знает.
Шильф опускает руку с сэндвичем:
— Вот так?
Упавший кусочек помидора Рита подбирает со стола и сует себе в рот.
— Какая-нибудь семейная неурядица. Этот тип подает заявление о похищении сына, а едва мы установили прослушку, как мальчонка звонит домой из лагеря, и все у него в полном порядке.
— А отец?
— Всячески извиняется, забирает свое заявление и говорит, что не желает больше никаких расследований.
— Это не ему решать.
— Сама знаю. Но расследование все равно заглохнет. У нас столько дел поважнее этого.
— Это велосипедист-то? — говорит Шильф. — Пусть вас это не слишком волнует.
Она наставляет на него палец, нацелив его в лоб, как пистолет.
Прямо на птичье яйцо, подумал комиссар и ощутил в голове слабое постукивание.
— Перестаньте тут изображать супермена! — говорит Рита.
— Я только хотел вас успокоить.
— Так вот, если вы сами случайно не заметили, изучая документы: этот велосипедист был правой рукой главного врача Шлютера. Странное совпадение, не так ли?
Подавив зевок, комиссар отдает ей остатки своего сэндвича и вытирает руки бумажной салфеткой.
— Пресса, — продолжает Рита с набитым ртом, — нас прямо заездила. Народ не любит, чтобы высказывались подозрения против людей в белых халатах.
— И тут вы едете на вокзал и, не жалея времени, ждете целый час, чтобы лично встретить меня с поезда?
Рита засовывает в рот последний кусок сэндвича, преувеличенно старательно жует и не выражает протеста, когда Шильф достает из кармана пачку сигарет.
— Я хотела спокойно поговорить с вами наедине, — говорит Рита.
Учитывая ее обычную манеру, можно сказать, что она сильно сбавила тон.
— У нас здесь не курят! — раздается из-за стойки голос буфетчика.
— А это курящий псих с хорошими связями в инспекции по трудовому и природоохранному законодательству, — громко парирует Рита.
Шильф выпускает через нос струю дыма и любуется на игру света в поднимающихся кверху клубах. Буфетчик принимается вытирать свою стойку.
— Опыты над пациентами, — говорит Рита. — Ужасно! Вы не находите?
— Этот тип, у которого похищение… — говорит Шильф. — Кто он по профессии?
— Профессор физики, — говорит Рита. — Но сейчас речь не о нем. Попробуйте добиться правды против врача! За него все стоят горой и ничего не говорят. Вот где сейчас требуются ваши таланты! Так ведь, комиссар Шильф?
Но тот уже не слушает. Зажав в зубах сигариллу и подняв с полу дорожную сумку, он уже направился к выходу.
— Пошли! — бросает он Рите через плечо.
За дверями вокзала стеной стоит густая жара. Над крышей Ритиной красной «корсы» цвета губной помады, оставленной под знаком, запрещающим стоянку, дрожит горячее марево. В припадке почтительности Рита открывает заднюю дверцу; тронутый таким вниманием, комиссар забирается на заднее сиденье. Его надежды на кондиционер не оправдались. Пока Рита, ругаясь, пытается влиться в поток движения, Шильф находит время для того, чтобы сделать ход конем, придуманный им как последний выход из безнадежного положения. Его защита обрушена, королева заблокирована одной из собственных фигур. Тут можно спастись только бегством вперед, выдвинув еще одну фигуру в сторону атакуемого угла, где находится вражеский король. Рита нашла щелку между машинами. Они едут, но то и дело останавливаются. В зеркале заднего вида ее глаза пытаются поймать взгляд комиссара.
— Не будем тянуть, Шильф, — говорит Рита. — Я хотела предложить вам, чтобы вы позвонили начальнику полицейского управления.
Ошибка была непростительно глупой даже для начинающего. Это было до смешного необдуманно, и Шильф, не веря своим глазам, наблюдает, как после короткого мигания дисплея его конь исчезает с доски. В пылу сражения он не заметил простейшего прикрытия того поля, на которое он переставил коня. В прострации он откидывается на синтетическую спинку. Ритина «корса» — один из тех автомобилей, в которых всю жизнь пахнет как от только что купленных. Комиссар думает, не прекратить ли эту партию. Положить на доску своего короля и признать капитуляцию. Кипя от досады, он смотрит в окно. Прибрежные луга Дрейзама усыпаны светлыми пятнами — не то снежными наносами, не то чайками, которые сидят на земле, распластав крылья, или спящими овцами. Если вообще овцы когда-нибудь снят — насчет этого комиссар не вполне уверен. Рита откашливается:
— Послушайте, что я скажу, Шильф! Вы объясните шефу, что вы нужнее всего на расследовании медицинского скандала. Велосипедиста же, которому вы и без того не придаете большого значения, вы предоставите мне. — Исподтишка она заглядывает ему в глаза через зеркало. — Оба дела тесно связаны друг с другом. Нам так и так придется сотрудничать.
Шильф сохраняет партию в памяти. Он с тоской думает о мироздании, в котором не сделал рокового хода конем и в котором он вообще выигрывает у компьютера все партии, вследствие чего в здешнем мире неизбежно обречен вечно проигрывать, поскольку в общем и целом не бывает победы или поражения, правильного и неправильного, а существует только победа
— Да вы слушаете меня? — спрашивает Рита.
— Нет, — отвечает Шильф. — Но велосипедиста можете оставить себе. И всю прочую ерунду тоже. Я беру на себя профессора физики. А теперь давайте-ка смотреть вперед.
— Почему?
— Потому что светофор!
Тормоза пропели два высоких «до» и прижали вялое тело комиссара к ремню безопасности. Со стоном он потирает живот.
— Я хотела спросить, — подозрительно начинает Рита, давая задний ход, чтобы съехать с пешеходного перехода, — почему вы не хотите браться за работу, ради которой специально приехали?
— В моем возрасте, — отвечает Шильф, — человек уже не расценивает преступления в зависимости от их громкости.
— Судя по вашим последним успехам, в это трудно поверить.
