— Я его зарезал, — морщась, проговорил Крылов.
— То есть как? И что, теперь и поговорить не с кем? Ты баран, да?
— Выхода, тсс, а-а-ах, не было. Отвали.
— Ну епт. — Булава сокрушенно вздохнул. — Дал же бог попутчика. А этого как? — Он кивнул на вражеского снайпера. — В спину, в упор?
— Да, тсс…
— То есть можно было одну пулю в голову, а ты ему… Раз, два, три… Восемь пуль? Да ты вообще спятил?
— Не стоит благодарности, тсс, а-а-ай, козел. Если бы не я… ты бы сейчас не гундел там…
Иван приподнялся, оперся спиной на стену и медленно сполз, присев на корточки. Затем наконец через силу улыбнулся, превозмогая желание морщиться от боли.
— Да ладно, братуха. Я пошутил. Прощаю. На славу мы тут пошухарили, да?
— Ага.
— Бывал в таких переделках?
— В переделках бывал. В таких — нет.
— Ну, теперь да, — подмигнул Иван. — Но ты бывалый — вон как спокойно держишься среди трупов и расчлененки.
Крылов только теперь оценил масштабы побоища и кивнул.
— Н-да. Бывалый.
— Болит коленка-то?
— Болит, зараза.
— А знаешь, что это значит?
— Что же?
— Что ты живой. Как и я. У меня тоже раны чертовски сверлит.
Молодой снайпер снова окинул взглядом вражеские трупы. Сейчас он даже испытывал к ним нечто вроде сострадания. Они мертвы, и можно себе позволить посочувствовать, да и Черный так говорил.
«Это неплохо, если вы сочувствуете павшему врагу. В какой-то мере это даже хорошо. Получается, вы не озверели. Вы люди. И можете сострадать врагу после того, как убьете его, у вас есть на это полное право. Но покуда враг жив и держит в руках оружие, не смейте даже думать о жалости. Такого врага вы должны уничтожать, и это уже ваша обязанность. А потом сострадайте. Мертвый враг не ставит вас перед выбором „либо вы, либо он“. Мертвый враг безопасен, он уже в лучшем из миров. Если хотите, можете за него помолиться, но сделайте все для того, чтобы ваше право на сострадание было подкреплено делом и враг не ходил по нашей земле безнаказанно».
Молодой снайпер покачал головой:
— Пожалейте убитого врага, но заслужите право на жалость, убив его.
— Ага. Одна из заповедей Соловья Черного, — вымученно улыбнулся Булава. — Слыхал. Как же. А вот Серафим выражается проще: мочи их подряд, а Всевышний рассортирует.
— Это тот Серафим, что пастырем в казачьей станице? Девицкий который?
— Именно. — Иван кивнул.
— Знаю такого. Но не разу не слышал, чтобы он так говорил.
— Значит, ты ни разу с ним не бухал и не видел его пьяным в лоскуты. — Рейтар, морщась, приложил ладонь к ране.
— Пулю из тебя надо достать, — вздохнул Крылов.
— А то я не знаю, — скривился Булава. — Ты сам-то идти сможешь?
— Конечно смогу. Только не быстро.
— Ладно. Сейчас нам надо собрать трофеи. Оружие. Барахло прочее, рации. Только со всех ихних приборов придется первым делом снять батареи.
— Это я знаю.
— И славно. — Морщась и сопя, Иван поднялся. — Давай сейчас займемся этим, а пулей — потом.
Бойцы батальона уже заканчивали «уборку». Последние тела представителей неприятельского конвоя были брошены в болото и погружались в трясину. Наверное, через десятки миллионов лет их окаменелые останки найдут какие-нибудь разумные существа и будут собирать по каменным косточкам, пытаясь представить себе картину происходившего здесь в доисторические времена, как люди когда-то гадали над горами костей динозавров. Хотя, быть может, это слишком оптимистичный прогноз при той ненасытности людей в кровопускании и разрушении, которая проявилась даже после глобальной войны и Великой Смуты?
Колонна «обозников» уже покинула зону боевого столкновения и двигалась к месту промежуточной стоянки и сбора всех участников операции. Вскорости туда должны были отправиться и основные силы батальона. Соловей распорядился оставить лишь разведячейку. Сейчас он стоял у своей БМП, с тревогой взирая на Острогожск и грозовые отсветы.
— Ну что, так и не связался? — спросил подошедший Федор.
— Нет. — Черный мотнул головой и сплюнул сквозь зубы в сторону. — Помехи жуткие. Из-за этой грозы там сейчас, наверное, полно активных аномалий.
— И что будем делать?
— Ты с основными силами уйдешь на временную стоянку. Организуйте помощь раненым, ну и все по схеме. А я с разведячейкой пойду в Чертог.
— В грозу? — Лицо заместителя выражало протест.
— Ну а что делать? Может, им помощь нужна.
— Да, но гроза…
— Знаю. Не вовремя она, мать ее. Пойдем окраинами. Постараемся подойти ближе к зоне предполагаемого нахождения, а там по обстоятельствам.
— Мне это не нравится.
— Федя, мы же не от хорошей жизни этой херней занимаемся?
— Говорил я, рыскунов надо было тоже нанимать, — вздохнул заместитель комбата.
— Где ты их сейчас найдешь? Все на дальняках. К холодам только воротятся. Да и чем рейтары хуже рыскучих? Такие же по сути.
— Ну так, может, и нет нужды идти за ними?
— Слышь, Федя, хватит панику разводить. Сказал же, надо помочь парням. А если мы их единственная надежда? Не по-русски это, своих бросать.
— Ну, в ту войну бросали за милую душу. Да еще как…
— Ну вот и славненько да расчудесненько. Вот она, война да Смута, и расставила все по местам. — Соловей протер очки. — Хорош языками молотить. Давай ускоряй отход, не то будем трендеть до осени.
Федор ушел. Командир батальона посмотрел ему вслед и снова воззрился на город. За мрачными заброшенными зданиями сверкали молнии. Раскаты грома отозвались эхом в низких дождевых облаках. И вновь ударило, но не так громко и не похоже на грозу — три глухих удара в небесах, один за другим, как будто кто-то выбивал большой пыльный ковер.
Соловей резко обернулся на юг и озабоченно присмотрелся к облакам.
Зашипела рация:
— Лесник! Я Невод! Мы атакованы! И не можем понять кем! Вокруг никого! Один мотор в труху! Есть потери!
Говорил командир «обозников». Эта группа попала в беду.
В облаках повторились глухие удары.
— Это «ганшип»! — крикнул Соловей в рацию. — Внимание всем! Воздух!
Они забрались в какую-то хижину, давно облюбованную пауками — судя по обилию паутины. Пауки не любили мутантов и не селились вблизи постоянных свищей, а потому эта старая деревянная развалина,
