почувствовала, что он не только самый главный, но и добрый. Скорее — сентиментальный. А сентиментальность, как известно, всего лишь отдых грубой души. Но в эти тонкости обезьянка не вникала. Ей вполне хватало отдыхающей души нашего сержанта.
Кстати, именно с расспросов о Джелалабаде и надо начинать. Ведь Сайдулло там долго работал. Расспрашивать в открытую, конечно, нельзя — это может вызвать подозрение. А когда оно появляется, то от него уже просто так не избавиться. Оставалось внимательно и внешне совсем равнодушно прислушиваться к разговорам, выуживать нужную информацию по крупицам.
Вскоре усилия мои дали первые результаты. Ближайшим крупным городом оказался Ургун. До него километров сто двадцать, сорок из них — узкими горными дорогами. Но чтобы добраться до Ургуна, надо было стать таким же, как все, не выделяться ничем — ни одеждой, ни прической, ни внешностью. С этим пока было слабовато. Армейские, выгоревшие почти до белизны, китайские штаны. Чуть живые, разваливающиеся кроссовки. Старая длинная рубаха Сайдулло, солдатская широкополая шляпа песочного цвета. Хватило бы одного взгляда, чтобы определить, что это за фрукт. Но главными предателями были моя русая бородка и голубые глаза. Если бородка могла еще показаться седой, — в конце концов, можно было бы и подкраситься, — то глаза оставалось только выколоть. А что — выдать себя за слепого? Иду, постукивая себе посохом с повязкой на глазах. Но далеко так не уйдешь.
Ну а что в Ургуне? Ведь наши войска держали заставы по периметру огромного круга, максимально приближенного к границам. Но из-за сложного рельефа местности удавалось задерживать только пятую часть караванов с оружием и снаряжением. В самом Ургуне наших могло и не оказаться. Оставался Кабул или Кандагар. Добраться до них было не легче, чем до Луны. Но потом пришло в голову, что не нужны мне никакие города. Только бы наткнуться на какую-нибудь большую дорогу. А на ней, конечно, пусть себе и редко, все же иногда появляется наш транспорт. Я залягу неподалеку от трассы и дождусь появления спасительной колонны.
Некоторое время я был очень доволен своим простым решением, но потом понял, что и оно не идеально. Все дело в пыли, которую поднимает даже одна машина. Целые облака пыли еще издалека выдавали наше приближение. А разглядеть в этом облаке, кто передвигается, практически невозможно. Также и меня, глотающего пыль на обочине, никто не увидит. Тогда оставалось караулить на каком-нибудь извилистом и каменистом участке дороги. Но неожиданное появление такой необычной фигуры, как я, могло вызвать просто рефлекторное нажатие курка, и колонна спокойно проследовала бы дальше. К тому же до этой дороги еще надо было добраться.
Чисто теоретически побег возможен. Но требовал очень большой подготовительной работы. И проводить ее надо очень осторожно. После того, как Сайдулло поднял меня на ноги, испытал в работе, убедился, что я для него незаменимый помощник, расставаться со мной по доброй воле он, конечно, не собирался. Видимо, мысли о том, что я могу убежать, тоже навещали моего хозяина. Поэтому он несколько раз, словно ненароком, возвращался к этой теме. Рассказывал неправдоподобно жуткие истории о полумифических пленниках, которые пытались сбежать от своих заботливых хозяев. Одного загрыз барс, другой свалился в трещину на леднике — там и оставили, третьего поймали, посадили в яму и кормили только мясом — умер в страшных мучениях через месяц.
— Так что, Халеб, если такие мысли завелись в твоей голове, то выбрось их сразу. С твоей внешностью дойдешь только до первого перевала, а там уже никто не сможет поручиться за твою жизнь. В лучшем случае тебя пристрелят на месте. Должен понять, что у тебя только единственный выход — честно работать и спокойно ждать моей смерти. Тогда ты получишь заслуженную свободу. И если к тому времени у тебя еще останется желание воспользоваться ею, то никто не будет чинить тебе препятствий в этом.
Перспектива оставаться рабом Сайдулло — пусть даже любимым рабом — еще минимум лет двадцать приводила меня в ужас. Бежать, во что бы то ни стало бежать! Но, конечно, сделать это так, чтобы меня не смогли вернуть. Да и погибать во время побега тоже не хотелось. Ни от барсов, ни от волчьих стай.
Для начала стоило подыскать в окрестностях какое-нибудь убежище, чтобы переждать в нем пару дней, пока будут искать меня особенно активно. Надо также создать запас еды — его можно хранить и в моем жилище. Тех же высушенных лепешек, они могут храниться долго. Хотя создать его не так просто — надо отрывать от самого себя. Нельзя сказать, что я голодал, но кормили меня, как в армии, по норме. Что-нибудь пожевать был всегда не против. Впрочем, так же питался и сам хозяин. Никакого чревоугодия не наблюдалось. Да и во всем кишлаке только мулла обладал избыточным весом. Какое-то пропитание можно добыть и охотой. Или рыбалкой. Но как ловить рыбу на этих сумасшедших реках, пока не представлял. А для той же охоты нужно оружие. Или хотя бы хороший и острый нож.
Задавать Сайдулло вопросы о моем автомате считал неуместным. Тем более, я уже слышал, как его кто-то спрашивал об этом, предлагал купить. Мой хозяин пылко и многословно уверял, что никакого автомата он не видел — слишком с большой высоты падал его шурави. Может, где-то на дереве и висит до сих пор его калашников. Но я-то помнил, что автомат был у меня на ремне и я падал, крепко прижимая его к себе.
Не оказалось в моей растерзанной куртке и документов. Сайдулло не упоминал о них, а я не спрашивал, так как это явно не имело смысла и тоже могло вызвать ненужные и преждевременные подозрения.
С началом летней жары почти всех овец кишлака перегнали выше в горы, где трава только начала зеленеть. На летнем пастбище стояла прокопченная каменная хижина с очагом, дым от которого уходил через дыру в сводчатом куполе. На этом пастбище жители кишлака дежурили по очереди, помогая постоянным пастухам. Отвел меня туда Ахмад, переночевал со мной, а утром отправился обратно. Когда мы добирались до этого летнего пастбища, я старался запомнить каждый поворот, каждый ручей, который переходили по камням. Уже с перевала, на котором явно чувствовалась нехватка кислорода, открывался вид на ярко и свежо зеленеющий далекий склон. Маленькими темными пятнышками далеко внизу угадывались и наши овцы, а на горизонте, как грозовые тучи, стояли горы с ослепительно белыми гребешками вечного снега.
Пожилому пастуху Али помогали два его сына. Один уже взрослый, чернобородый, а другой только на пару лет старше Ахмада. Но основную работу выполняли три огромные кавказские овчарки. Они сразу подошли к нам, деловито обнюхали одежду и мешки с провизией. Мы доставили все, в чем нуждались пастухи. Была там мука, соль, крупы, свежие лепешки, лук, зеленый чай, огурцы, помидоры, свежие абрикосы и даже арбуз. Ослик, который притащил всю эту кладь, стоял спокойно и собак явно не боялся. Он дождался, пока его разгрузили, и тут же принялся щипать свежую и сочную траву. Надо было подкрепиться, ведь обратный путь был у него тоже с поклажей.
Пастухи регулярно отправляли в кишлак овечий сыр, производство которого также входило в их обязанности. Теперь, видимо, и мне предстояло освоить искусство приготовления этого сыра. Но пока нас с Ахмадом ждал ужин, горячий зеленый чай с изюмом и урюком. Мы вышли рано утром, самую жару переждали в прохладной пещере и теперь были готовы к заслуженному отдыху. Уже со слипающимися глазами передавали новости и отвечали на расспросы соскучившихся по дому пастухов. Спали так крепко, что не будил нас ни волчий вой, ни глухой собачий лай. Овцы ночевали недалеко в загоне, сбившись тесной и тревожной массой. Когда лай становился особенно сильным, пастухи периодически выходили наружу с колотушками и поднимали шум, который должен отпугнуть хищников. Тогда мы на мгновенье приоткрывали глаза и снова засыпали.
Утром я проводил немного Ахмада и занялся своим основным, как мне объяснили, делом — заготовкой топлива для очага. Впервые за долгое время оказался в лесу, один, даже с топориком в руках. Никто за мной не следил, я был свободен. Если бы вздумалось убежать, я мог бы это сделать. Эта возможность, несмотря на все предусмотрительные и долгосрочные приготовления, взволновала меня. Соблазн тотчас рвануться в гущу леса — к долгожданной свободе — казался неодолимым. Но единственное, что я позволил себе, была небольшая пробежка. Обливаясь потом, без сил прислонился к могучему кедру. Да, высота, тут особо не побегаешь. Бухало сердце, я хватал воздух ртом. Сколько всего неожиданного сторожит меня в этой чужой стране, где ничто не хочет помогать — даже воздух.
С приличной вязанкой сухих сучьев подошел к жилищу и попал как раз на спектакль, который прямо перед нашими глазами разыграла волчья стая. Атака хищников, спланированная по всем законам партизанской войны — с несколькими отвлекающими маневрами, — закончилась успешным похищением упитанного годовалого барашка.
