— Возможно, — она избегала смотреть ему в глаза. — Наши отцы связаны одним делом, секрет сохранить было бы трудно, а Рис и Элунед — известные болтуны, так что рано или поздно ты все равно узнал бы.
Гайон задумчиво смотрел на нее, чувствуя сдержанность, больно отозвавшуюся в душе.
— Сестра считает, что ты потребуешь соблюдения закона Уэльса, если родится мальчик, — еле слышно прошептал он.
Красивые зеленовато-карие глаза выразили вопрос.
— По закону Уэльса внебрачный сын-первенец приравнивается в правах к детям, рожденным в законном браке.
Розин испуганно покачала головой.
— Твоя сестра ошибается. Какой толк ссылаться на Уэльс по другую сторону границы, где царят законы Нормандии? И я не уверена, что захочу, чтобы мое дитя жило в таком каменном склепе, как этот замок, — она окинула неприязненным взглядом уютную комнату.
Гайон готов был ответить не меньшей колкостью — он тоже не уверен, что желает, чтобы его сын бегал босиком по горам Уэльса или вынужден был торговать шерстью, но сдержался, понимая бесполезность подобного пререкания.
— Эмма рассуждала с точки зрения нормандской леди. Считает, что ты поведешь себя так, как она повела бы себя на твоем месте, то есть, приложила бы все силы, чтобы заставить меня взять на себя ответственность за судьбу ребенка.
Гайон взял прядь ее волос, накрутил на палец и горько усмехнулся.
— Думаю, она хотела вызвать у меня неприязнь к будущему ребенку. Чтобы я испугался и не повторил подобной ошибки впредь. Ей очень не по душе мои любовные похождения.
Розин нахмурилась, вспомнив ледяной взгляд Эммы, когда устраивали постели на ночь, потом улыбнулась про себя, представив, как отнеслась бы Эмма к этой ночной встрече.
— Но я беспокоюсь не о том, что думает Эмма, а о тебе, — Гайон не выпускал локона Розин, окинув взглядом слегка округлившийся живот и грудь женщины.
Розин опустила глаза.
— Стараюсь учиться на собственных ошибках, — продолжал Гайон, заметив, что она испугана. — Я не стану удерживать тебя, хотя и хотел бы этого. К тому же, думаю, в моем положении это было бы неразумно.
— Ты имеешь в виду свою невесту? — произнесла Розин без горечи.
Гайон поморщился.
— Тебе известно? Впрочем, немудрено, ведь в зале мои люди. Розин, дорогая, уезжай отсюда. Поезжай в Уэльс и, ради Бога, не оглядывайся назад.
— Что это значит?
— Тебе передали, что меня сватают за дочь Монтгомери? Это приказ короля, мать девушки — старая знакомая нашего семейства. Мой отказ грозит ей смертельной опасностью со стороны Роберта де Беллема, новоиспеченного графа Шрусбери. Если он смог заточить в темницу свою жену и выколоть глаза крестному сыну, что ему стоит расправиться с невесткой и племянницей? Идет жестокая борьба за власть, тебе лучше быть подальше от этого. Когда отец закончит дела в Хэрфорде, или где бы то ни было, отправляйся домой, сиди у своего очага и не рискуй понапрасну. Не появляйся по эту сторону границы без хорошо вооруженной и надежной охраны. Роберт де Беллем превратит пограничную зону в ад для таких людей, как твой отец.
Розин сжалась, ей хотелось думать, что Гайон преувеличивает, но в глубине души знала — это не так. Даже, если на словах не все соответствовало реальному положению, то выражение лица, глаза, не лгали.
— Я поговорю завтра с твоим отцом, чтобы он проезжал только по нашим дорогам и обходил стороной Шрусбери, хотя тот путь короче.
— Это, в самом деле, настолько опасно?
— Да, Розин, я говорю серьезно. Или поезжай в центр Уэльса, или оставайся со мной в одном из замков. Третьего не дано.
Розин сокрушенно покачала головой. Гайон взял ее руку в свою, ладонь была холодна, как лед. Он притянул Розин к себе, натянул на нее одеяло. Женщина прижалась к его теплой груди, которая уже не могла защитить ее.
Итак, все кончено. Теперь она не сможет жить и одной из этих мрачных крепостей, как не дано женщинам Нормандии гулять по горам Уэльса. Кроме того, у норманнов свои взгляды на любовниц и права их отпрысков, и ей не хотелось вести тяжбу с женой Гайона за признание им ребенка, если хочет видеть ее и малыша, путь приезжает в Уэльс.
— Прощай, любовь моя, — прошептала Розин и поцеловала его три раза в шею, потом потянулась к губам.
Гайон крепче прижал ее к себе, их губы встретились, тела слились, непрошенные слезы навернулись на глаза.
— Я тоже люблю тебя, дорогая, — прошептал он хрипло и молча послал проклятия клану Монтгомери.
Глава 3
Юдифь стиснула зубы от боли и буквально зарычала на служанку Агнес, гребнем из слоновой кости расчесывающую золотистые, с медным отливом волосы молодой госпожи.
— Стойте спокойно, милая, тогда не будет больно, — сказала горничная с досадой, на тройном под бородке выступили капли пота. — Уже почти все.
— Что ты разговариваешь со мной, как с маленькой? — огрызнулась девушка, переступая с ноги на ногу, словно ужаленная лошадь, и ведя себя самым неподобающим образом для невесты, которую наряжают перед первой встречей с женихом.
Агнес надула губы, прибавив еще одну складку на мясистом лице, взяла длинную нитку бус из отшлифованного агата. Юдифь сдержала слезы — плакать бесполезно. Это она усвоила с раннего детства. Отец всегда выражал подчеркнутое презрение к женской слабости. Мать пролила слишком много слез, оплакивая несбывшиеся мечты юности, чтобы дочери захотелось последовать ее примеру.
Юдифь бросила взгляд на свадебный наряд. Льняное платье нежно-салатового цвета, плотно облегавшее ее стройную худощавую фигуру, и туника из более темного плотного зеленого шелка, роскошно вышитая золотом у горловины, по подолу и краям рукавов, на поясе кушак, украшенный бронзовыми пластинами с драгоценными камнями. У Юдифи появилось чувство, что ее готовят как лакомое блюдо к пиршеству, где она будет с вожделением проглочена жадной толпой.
До брачной церемонии оставалось несколько часов, придется давать обет верности человеку, которого Юдифь никогда не видела, оставить родной дом, стать его собственностью, которой муж сможет распоряжаться по своему усмотрению, сегодня же лечь с ним в постель и, возможно, девять месяцев спустя родить ребенка. До шестнадцати лет ей не хватало недели, замужество пугало. Юдифь видела, какие страдания выпали на долю матери вплоть до смерти отца в сентябре. Ругань, проклятия, побои и в трезвом, и в пьяном виде, презрение, которое делало невозможным доверительные отношения. Мать сумела вынести свой крест, оградить дочь от многих невзгод, но Юдифь такого насмотрелась, что не могла без ужаса представить для себя подобную судьбу.
— Не ерзайте, радость моя, — уговаривала Агнес. — Позвольте приколоть это к вашим прелестным волосам. Вот умница.
Пальцы горничной причиняли боль. В душе Юдифи закипал гнев, не только из-за служанки, из-за всего сразу. Она отбросила руку Агнес.
— Тебе только женой мясника быть, а не горничной у благородной леди! — зашипела девушка.
Оскорбленная Агнес закудахтала, как наседка.
