забора, который прикрывал также и ворота жилища Оксаны. Девушка шагнула в закуток, прикрытый еще и со стороны дороги живой изгородью, и, достав из сумочки ключ, стала отпирать в железных с облупленной зеленой краской воротах калитку. Свою миссию на сегодня я посчитал законченной, а потому попробовал улизнуть.
— Ну ладно, Оксаночка, пока, — я чмокнул девушку в щечку. — Отдыхай, я тебе позвоню завтра.
Я собрался шагнуть из кустов к дороге, но тут девушка с неожиданным для ее состояния проворством схватила меня за руку и потянула назад.
— Ну, нет, Игорь! — прогнусавила она. — Мы так не договаривались. Пойдем ко мне домой, посмотришь, как я живу.
Я не был расположен осматривать хоромы Оксаны, а уж тем более знакомиться с ее мамашей, которая, судя по окончившемуся рабочему дню, наверняка уже пребывала дома, а потому стал возражать:
— В другой раз, Оксана. Ей-богу, устал, работал сегодня целый день, мотался к Витьку, еще кое-куда, а потом вот еще и по поводу тебя переживал…
— Ты просто, наверное, не хочешь с мамой моей встречаться, — тотчас догадалась девушка об истинной причине моего отказа заглянуть к ней в обитель. — Так ты с ней и не встретишься. Мама уехала к сестре в область. Она обычно каждый вторник к сестре ездит, у нее и ночует. Так что появится только завтра к вечеру. Ну, пойдем, побудем у меня. Шампанского немножко выпьем, а заодно расскажешь о результатах своего расследования.
Вроде причин для отказа посетить дом девушки больше не было, и я, поколебавшись, шагнул в калитку, которую во время разговора успела открыть Оксана.
Двор оказался длинным и узким, по нему вряд ли бы могла проехать легковая машина. По левую сторону тянулась веранда, по правую — пресловутый забор, побеленный с этой стороны и замаскированный хмелем.
Оксана рассказала мне о своем подворье. Кроме уже известных мне веранды и забора, в него входил собственно сам дом о трех комнатах, примыкающая к торцу его миниатюрная банька, размещавшиеся на другом конце двора в Г-образном строении столовая, кухня и кладовка, крохотный огород и в углу его кабинка туалета. Все в запущенном состоянии, чувствовалось, не хватает в доме мужской руки. Если бы я здесь жил, я бы… Впрочем, чего это я? Жениться на Оксане я не собираюсь, съезжать из своей двухкомнатной квартиры тоже. Я своей холостяцкой жизнью во как доволен… О чем тогда разговор?..
Мы вошли на веранду, затем в комнату. Запах, как в гробнице, а обстановка, как в выставочном зале музея советского интерьера: «стенка», набор мягкой мебели, телевизор, относящийся к эпохе раннего социализма абажур над столом. В углу стояло старенькое пианино.
— Сыграешь? — спросил я, побарабанив пальцами по пианино.
— Ты с ума сошел! — проговорила Оксана, шагнула в комнату и буквально упала на диван. — Мне так плохо…
— Да, да, я понимаю. Чем могу помочь?
— Поухаживай за мной, Лена же говорила, что я люблю, когда мне оказывают знаки внимания, — Оксана лукаво улыбнулась. — Да ты и сам знаешь.
— Это точно, — хмыкнул я. — Говори, что нужно делать?
— Давай перекусим что-нибудь. Я целый день ничего не ела, волновалась очень.
— Пожалуйста.
Под руководством Оксаны я накрыл на стол. Притащил из стоящего на веранде холодильника кое- какую снедь, початую бутылку водки, бутылку шампанского. «Советское» распечатывать так и не стали. Сошлись во мнении, что после сегодняшнего тяжелого дня следует выпить чего покрепче. После трех рюмок водки мне стало очень хорошо. До того хорошо, что я почувствовал себя вполне комфортно в чужой, показавшейся мне поначалу неуютной квартире, по-хозяйски развалился на диване и обнял Оксану.
Сидели мы с девушкой за столом до тех пор, пока не стемнело. Я поведал ей о своей встрече с Витьком Вещагиным и о неудачной поездке к Паштету в поселок Рясное. Оксана, в свою очередь, избегая анатомических подробностей, рассказала мне о своих злоключениях в небезызвестном мне медицинском учреждении. За то время, что мы проговорили, я успел влить в себя еще несколько рюмок водки. Тащиться через весь город домой мне ужасно не хотелось, а потому, когда Оксана предложила мне остаться переночевать, я согласился.
— Может быть, спать ляжешь? — спросила девушка после того, как я несколько раз протяжно зевнул.
— Вообще-то не мешает, — признался я, отчего-то почувствовав смертельную усталость. — Это ты птичка свободная, можешь спать утром сколько вздумается, мне же завтра на работу.
— Ты в моей спальне ляжешь? — На милом, с большими наивными глазами лице девушки возникло хитрое выражение.
— Если позволишь, — с не менее хитрым видом произнес я. — Если нет, то я и на коврике готов возле порога твоего дома улечься.
— Тебе в этом доме позволено спать где угодно, — тоном ласковой хозяйки, разговаривающей со своим верным псом, произнесла девушка.
— Ловлю на слове, — хмыкнул я. — Но учти, с меня шерсть лезет.
Девушка залилась звонким смехом. Она чувствовала себя намного лучше.
— Ну, ты, как всегда, в своем репертуаре! Выпьешь еще?
— Давай, статуэтка!
— Статуэтка? — Оксана была приятно удивлена. — Почему?
Вот, черт возьми, проговорился с пьяных глаз! Мне почему-то хотелось, чтобы это прозвище оставалось только в моих мыслях. Бывает иной раз каприз, не хочется выставлять напоказ глубоко личное, сокровенное.
— Напоминаешь ты мне хрупкую, изящную статуэтку. Не нравится?
— Нет, отчего же, — поспешно произнесла девушка. — Даже очень. Так романтично! Меня так еще никто не называл.
Оксана была польщена, а я немножко расстроился, будто, выдав тайну, часть души продал.
— Нравится прозвище? Что ж, дарю! — Выпив рюмку водки и хрумкнув огурцом, я, чтобы замять тему, кивнул на стоящую на пианино фотографию пожилого мужчины. Снимок бросался в глаза и давно интересовал меня. — Отец, что ли?
Оксана слегка изменилась в лице, а потом в смятении опустила глаза. Чего это с ней? Она несколько секунд молчала, смущенно водя пальчиком по коленке, словно стирая невидимое пятно, затем, залившись краской, запинаясь, пробормотала.
— Это… это Джон…
— О, Джон! — воскликнул я с радостью папаши, которому наконец-то представили жениха засидевшейся в девках дочери. — Так это и есть тот самый знаменитый англичанин? Позволь я на него взгляну!
Изображая живейший интерес, я вскочил с дивана, подошел к пианино и взял фотографию, попутно нажав на кнопку стоящего тут же на пианино магнитофона.
— Золотые купола, сердце радуют… — запел задушевно Михаил Круг.
Люблю блатняк. Я сделал музыку потише и переключил свое внимание на фотографию. Она была в шикарной золоченой рамке под стеклом. Занятная вещица. Со снимка на меня смотрел бородатый, одетый в джинсы и свободный свитер мужчина лет пятидесяти, стоявший на фоне двухэтажного, крытого красной черепицей дома. Ухажер девушки, надо отдать ему должное, выглядел моложаво. Хотел бы я в его возрасте выглядеть так же.
— Так вот как импотенты выглядят, — произнес я.
Но Оксана не поддержала моей шутки.
— Не надо, прошу тебя, — произнесла она, умоляюще взглянув на меня. — Он не заслуживает насмешек, поверь мне.
— Ну да, — стушевался я. Шутка действительно была не лучшего пошиба. — Ты права. Ладно, давай- ка я прогуляюсь на улицу, а после и на боковую будем отправляться.
