Николай и увидит их? Что может подумать?..
Она молчала, не зная, что ответить, и не желая отвечать.
— Ты в каком номере? — Он, как и прежде, был уверен в себе, улыбался иронично-насмешливо, считая себя неотразимым. — Нам есть о чем поговорить…
Наконец она овладела собой и, выйдя из очереди, быстрым шагом направилась к лифту. Он последовал за ней.
— Натали, ну что ты в самом деле?..
— Оставьте меня в покое! — ответила она негромко, но резко. — Нам не о чем говорить.
Вошла в лифт и нажала кнопку. В номере перевела дыхание, хлебнула воды. А сердце стучало так, словно Артем гнался за ней.
Зазвонил телефон.
— Послушай, на «Стрелу» билетов нет, может, еще останемся денька на три? — спрашивал Николай.
— Нет, нет, бери на любой!
ЧАСТЬ 2
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В Кызыл-Бурун Николай с Натальей и Аленкой вернулись уже в начале сентября, когда жара спала, на базаре и в магазинах появились медово-сладкие дыни и арбузы, виноград и яблоки; в военном городке стало оживленнее — приехало еще несколько жен летчиков; вечерами они собирались либо в клубе, когда шел интересный фильм, либо на улице у ДОСа[4] и вели всякие разговоры.
Сташенкова Николай уже не застал — его перевели в другое место, на должность командира отряда прибыл знакомый еще по училищу Лев Иванович Владимиров, здоровенный детина с рыжими, до морковного цвета, волосами, спокойный человек и хороший летчик — его фотография у развернутого знамени висела на училищной Доске отличников; и хотя он летал в другой эскадрилье и выпустился на год раньше, Николай встречался с ним не раз на спортивных олимпиадах, а однажды даже ездили вместе на окружные соревнования.
Владимиров узнал Николая и обрадовался:
— Хоть одного знакомого встретил в этом забытом богом и людьми крае. Я слыхал о тебе, но не знал точно, тот ли это Громадин. Как отдохнул?
— Отдыхать, говорят, легче, чем работать, — усмехнулся Николай. — Навестил родителей. Показал жене и дочке Москву, Ленинград.
— С ними приехал?
— Куда ж теперь без них!
— И правильно сделал. Мои тоже не захотели без меня оставаться. Правда, пустыня произвела на них грустное впечатление. И сына пришлось к родителям отправлять — пошел в третий класс, а жена с младшим не знаю сколько выдержат. Пока крепятся, да и осенью здесь вполне терпимо. А нам — сам бог велел терпеть. Так что давай восстанавливай после отпуска свои летные навыки и к делу. А дело я приготовил тебе интересное: испытывать новое навигационно-бомбардировочное оборудование ракетоносца. Или у тебя другие планы?
— Да нет, — смутился Николай от неожиданного предложения и вопроса (после разговора у начальника летно-испытательного центра он ничего хорошего не ожидал, тем более такого ответственного задания). — Если доверяете, я с удовольствием.
— Не только доверяем. Тебя сам Гайвороненко рекомендовал. Видимо, чем-то понравился ему. Что же касается меня, то я по училищу помню, как ты на два колеса садился…
— Обыкновенный рядовой случай, — ответил Николай командиру отряда. — Здесь у меня было и пострашнее, чудом живой остался.
— Гайвороненко рассказывал. Вот потому и решили доверить тебе серьезное дело. Потренируйся и поедешь на завод за самолетом.
На таком типе бомбардировщика Николай летал мало, и по сравнению с другими, какие пришлось осваивать, он выглядел гигантом: остроносый, устремленный вперед фюзеляж, скошенные назад и слегка опущенные крылья, двигатели размещены на стыке крыла с фюзеляжем, непривычно большой грузовой отсек, который мог вместить не одну тяжелую бомбу, велосипедного типа шасси. Один из первых стратегических бомбардировщиков, способный нести обычное и ядерное оружие, атомные бомбы или ракеты класса «воздух — земля».
Кто из военных летчиков не мечтал управлять этим могучим воздушным лайнером?! И вот он уже на испытательном полигоне — старик! Правда, стрелять по нему ракетами пока не предвидится, но, видимо, и его век недолог…
Николай, имея горький опыт с предыдущим бомбардировщиком, осматривал гигант с особой тщательностью — и снаружи, и в кабине. Потом долго сидел, отрабатывая на земле предстоящие действия в небе.
Технику пилотирования должен был принимать командир отряда, отнесшийся к Николаю с особым доверием, потому не хотелось перед ним ударить в грязь лицом. Перерыв в летной работе полтора месяца — срок небольшой, но на этом бомбардировщике он не летал более года, значит, многое подзабылось, выветрилось; надо все повторить, восстановить в памяти и привычках заново.
Еще с училища Николай приучил себя летать по приборам, независимо от погоды, и не раз благодарил первого инструктора за науку: привычка выработала в нем не только требовательную натуру, но и высокую чувствительность к машине, порой ему казалось, что он улавливает ритм ее работы, как биение своего пульса, и это позволяло быть в небе хозяином положения, выходить благополучно из довольно сложных и неожиданных ситуаций.
Завидев издали командирский «газик», Николай построил экипаж и, когда майор вышел из кабины, доложил о готовности к полету.
— Потренировались? — спросил Владимиров.
— Как учили, — ответил за всех Николай.
— Тогда поехали, — по-гагарински скомандовал майор и первым шагнул в кабину. Сел в кресло, пристегнул парашют, окинул приборы цепким, внимательным взглядом. — Командуйте, Николай Петрович, и не отвлекайте на меня внимания. Считайте своим подчиненным, вторым пилотом.
— Постараюсь, — улыбнулся Николай.
Уважительное «Николай Петрович», доброжелательность, спокойный тон сняли с него последние остатки робости, которая присуща каждому человеку в ответственный период, когда испытываются знания, мастерство, характер, и Николай повел на взлет машину так уверенно, словно вчера пилотировал ее. Когда сделали круг и бомбардировщик сел, Владимиров спросил:
— Сам полетишь или еще кружок сделаем?
Можно было лететь и самостоятельно, перерыв почти не сказывался, но Николай попросил:
— Сделаем еще кружок, товарищ майор, для гарантии.
Николая всегда восхищали сдержанные, хладнокровные люди, умеющие в любых ситуациях скрывать свои эмоции, чего ему не хватало и чему он страстно хотел научиться. Лев Владимиров был на год моложе Сташенкова, но выглядел серьезнее и мудрее, а по командирским и человеческим качествам превосходил
