Версальским договором.
Решившись на открытое попрание международных соглашений, гитлеровское правительство прежде всего рассчитывало на «умиротворителей» в Лондоне и Париже, мечтавших повернуть фашистскую агрессию против СССР. Однако, учитывая, что растущая озабоченность народов угрозой германской агрессии может заставить правительства Англии и Франции принять жесткие меры против еще не готового к борьбе «третьего рейха», гитлеровское правительство решило начать новое «мирное наступление». Параллельно с соответствующими дипломатическими шагами началась шумная пропагандистская «операция». Уже 16 марта Геббельс поспешил заявить, что опасения, существовавшие в отношении немецких намерений, возникли в результате секретности, которую должна была соблюдать Германия, скованная Версальским договором, в вопросе о вооружении. Теперь якобы эти опасения должны рассеяться. «Не вооруженная, а безоружная Германия вызывала беспокойство Европы», — уверял Геббельс. Ныне же восстановлено равновесие, «необходимое для того, чтобы приступить к плодотворным переговорам по основным нерешенным проблемам мировой политики». Он клялся, будто Германия стремится «к мирному сотрудничеству. Это необходимо нам столь же, сколь и другим народам». 19 марта 1935 года министр пропаганды заявил, что никто находящийся в здравом уме не может думать, что вред, нанесенный прошедшей мировой войной и не возмещенный семнадцатью годами мира, может быть ликвидирован новой войной. Через два дня, 21 марта, с подобными же миролюбивыми декларациями выступил в рейхстаге Гитлер, его выступление послужило сигналом к еще более интенсивной атаке на общественное мнение в Германии и за рубежом. 1 апреля — подходящее число для подобных речей — последовало новое выступление Геббельса: «Германия не стремится к войне. Мы рассматриваем постоянные разговоры о войне как преступление. Неправда, будто Германия потребовала передачи ей (польского) коридора, части Чехословакии, Австрии, Эльзас — Лотарингии или какой?либо другой территории. Мы не угрожаем никому, но мы также не позволим угрожать нам. Мы придерживаемся того мнения, что несколько меньше болтовни и несколько больше разумного подхода было бы очень полезно для мира».
В своей статье Геббельс не только ставил очередную дымовую завесу, скрывавшую агрессивные планы как раз в отношении всех этих территорий. Он пытался представить угрозой миру любые попытки воспрепятствовать полному возрождению германского милитаризма. Под аккомпанемент этой пропагандистской шумихи гитлеровская Германия продолжала интенсивно вооружаться, а нацистская дипломатия вымогала у парижских и лондонских умиротворителей все новые уступки и срывала попытки создания европейской системы безопасности, которая могла бы воспрепятствовать нацистской агрессии.
Ни на минуту не прекращалась разнузданная антикоммунистическая пропаганда. Под покровительством Геббельса был создан Антикоминтерн — Союз германских антикоммунистических обществ. Аналогичные «общества» стали насаждать и за границей, как центры нацистской пропаганды и подрывной деятельности.
Подготовляя осуществление своих разбойничьих империалистических планов, нацисты старались приписать такие планы… Советскому Союзу и коммунистическим партиям. В связи с 18–летней годовщиной Октябрьской революции 10 ноября 1935 года геббельсовская пресса опубликовала «манифест», в котором говорилось, что повсюду «объединяются силы для защиты против империалистических притязаний на власть, выдвигаемых III Интернационалом».
В устах фашистских борзописцев борьба рабочего класса во главе с коммунистами против реакции и фашизма в своих странах являлась, таким образом, «империалистическими притязаниями».
8 сентября 1936 года в Нюрнберге открылась выставка «Враг человечества № 1 — мировой большевизм». На этой и других подобных «выставках», о которых трубила фашистская печать, Германия рекламировалась как крепость против большевизма.
Сознательной целью гитлеровской верхушки было нагнетание антикоммунистической истерии в Европе, подобной той, которая была организована в Германии в 1932 году и столь способствовала установлению гитлеровской диктатуры. Этот антикоммунистический психоз теперь должен был способствовать осуществлению захватнических планов фашистских государств. Военный союз агрессивных держав Германии, Италии и Японии был оформлен договором, который был демонстративно назван антикоминтерновским пактом.
В октябре 1937 года для нагнетания антикоммунистической атмосферы германская фашистская печать получила приказ обсуждать «большевизацию колониальных империй».
Второй неизменной темой было прославление «мощи» и «миролюбия» рейха, для чего нацистская пропаганда, в частности, широко использовала происходившую в Берлине всемирную спортивную олимпиаду. «Миролюбивая» фразеология приносила до поры до времени такие жирные дивиденды, что Геббельс считал нужным одергивать те органы нацистской прессы, которые открыто выступали в пользу ревизии европейских границ. Так, в директиве от 21 апреля 1936 года министерство пропаганды указывало: «В последнее время в немецкой печати заметны проявления тенденций пангерманизма. Высшие инстанции указали, что такие статьи наносят серьезный ущерб германской внешней политике. Имперское правительство всегда подчеркивало культурную общность немцев в какой бы стране они ни проживали, но оно никогда не требовало их политического объединения». Впрочем, эта инструкция была издана уже в ходе новой, на этот раз значительно более резкой кампании в прессе против врагов рейха. Она развернулась после демилитаризации Рейнской области, являвшейся началом целой серии почти непрерывных агрессивных актов. Правда, каждый из них неизменно сопровождался уверениями в миролюбии.
Введение 7 марта 1936 года германских войск в Рейнскую область — новое нарушение Версальского договора — было мотивировано… заключением франко — советского пакта о взаимной помощи. Гитлер заявил, что этот шаг предпринят «в осуществление элементарного права народа обеспечить безопасность своих границ и возможность их обороны». Фашистская пресса временно стала даже использовать пацифистскую фразеологию, появлялись туманные намеки на возможное возвращение Германии в Лигу наций. В день ввода войск в Рейнскую область нацистский фюрер объявил в рейхстаге, что «обязуется стремиться к взаимопониманию между народами Европы, особенно проживающими на Западе». Ларчик открывался просто — Германия была по — прежнему не готова к большой войне, достаточно было бы Парижу ультимативно потребовать отвода немецких войск, и Гитлер был бы принужден к унизительному отступлению. Весь расчет нацистов покоился на том, что подобного требования со стороны французского правительства (в котором задавали тон покровители фашистской агрессии) не последует. Способствовать этому и стремились в поте лица нацистские заправилы психологической войны.
Геббельс издал директиву временно не печатать никаких материалов, которые бы подали повод к тревоге, и еще больше писать о «коммунистической угрозе» и о роли Германии в качестве «крепости против большевизма». 18 ноября 1936 года Геббельс принял группу бельгийских журналистов и начал очередную декламацию на тему, что, мол, большевизм строит планы мирового господства, а, напротив, нацистская Германия уважает «особый характер каждой нации, стремясь к постоянному европейскому сотрудничеству».
18 июля 1936 года вспыхнул фашистский мятеж в Испании, и уже через две недели началась вооруженная интервенция Германии и Италии против законного республиканского правительства. Нацистская пресса получила указание дополнять «миролюбивые» декларации разъяснениями, что помощь мятежникам генерала Франко следует рассматривать как борьбу против «большевистской экспансии». Лейтмотивом должно было стать утверждение, что «Германия — великая держава, являющаяся гарантом мира».
С обычным бесстыдством на съезде нацистской партии в Нюрнберге 9 сентября 1937 года Геббельс заявил, что причина испанских событий — «большевистский империализм», который стремится завоевать плацдарм для нападения на Западную Европу и западное полушарие! Эту побившую все рекорды «большую ложь», использовать которую так горячо рекомендовал фюрер, Геббельс назвал «Правдой об Испании»…
Хотя нацистская пропаганда продолжала дудеть в прежнюю трубу, ее тон становился все более наглым, рассуждения о борьбе Германии за «новую Европу» — все более угрожающими, псевдо — романтические декламации о «национальном единстве» и величии исторической миссии германского
