В ночь перед Днем поминовения всех усопших меня разбудили колокола, их монотонный, казавшийся вечным звон напомнил мне историю, которую я недавно услышал в Сории.[53]
Я попытался заснуть снова, но не получилось. Воображение понесло как конь в галопе — бесполезно было натягивать поводья. Прошло немного времени, и я решил записать эту историю, что и сделал.
Вряд ли она произведет впечатление на читателя «Эль Контемпоранео»,[54] если он возьмется за нее после обеда, покуривая сигару. Я слышал эту историю там, где она происходила, и, когда писал ее, нередко оглядывался со страхом на стекла балкона, дрожавшие под холодным ночным ветром.
Как бы то ни было, вот она, перед вами.
— Возьмите на поводки собак, трубите в рога, пусть охотники собираются, мы возвращаемся в город. Скоро стемнеет, сегодня День Всех Святых,[55] завтра День поминовения усопших, а мы на Горе Призраков…
— Мы возвращаемся так скоро?
— Будь это в другой день, мы бы обязательно покончили со стаей волков, которых выгнал из логова холодный ветер с Монкайо,[56] однако сегодня это невозможно. Скоро прозвучит молитва тамплиеров,[57] и души покойников зазвонят в колокол часовни на горе.
— Вот в той разрушенной часовне? Ты что, хочешь напугать меня?
— Нет, красавица-кузина, но ты ведь не знаешь, чего только не бывает в нашей стране, ты приехала сюда издалека — всего лишь год тому назад. Придержи свою кобылицу, перейдем на шаг, и я дорогой расскажу тебе одну историю.
Пажи весело и шумно сбились стайкой, графы Борхес и де Алькудьель сели на великолепных коней и последовали за своими детьми, Беатрис и Алонсо, которые ехали впереди, несколько отдалившись от остальных.
Дорогой Алонсо рассказал своей кузине то, что обещал:
— Эта гора, которую ныне называют Горой Призраков, принадлежала тамплиерам. Их монастырь был вон там, на берегу реки. Тамплиеры были воинами, давшими монашеский обет. Когда Сорию отвоевали у мавров,[58] король пригласил их из дальних земель, чтобы защищать город и мост. Этим он очень обидел рыцарей Кастилии, которые говорили, что если они сами смогли завоевать эту землю, то сами могли бы и защитить ее. Между ними и членами нового могущественного ордена возникла неприязнь, а затем и вражда. Да, тамплиерам принадлежала вся эта гора, где они держали для своих нужд и удовольствий охотничьи угодья. Несмотря на категорический запрет монахов со шпорами (так они прозвали тамплиеров), местные рыцари решили устроить, здесь большую облаву на диких зверей. Итак, вызов был брошен, и никто и ничто не остановило одних, желающих поохотиться, и других, которые были намерены этого не допустить. Охотники пустились в путь. Лишь звери не догадывались о том, что будет. Скоро матерям рыцарей придется надеть траур. Охота превратилась в жестокое сражение, гора оказалась усеянной трупами. Волки могли собирать здесь обильную кровавую жатву. Позже, по велению короля, люди покинули эту гору, ставшую сценой кровавых несчастий. Во дворе часовни, которая была на ней, всех погибших похоронили вместе. Со временем храм пришел в запустение. Говорят, что с тех пор в ночь перед Днем поминовения усопших в разрушенной часовне начинает звонить колокол и души погибших в изодранных саванах выезжают на свою жуткую охоту, скачут по склонам горы среди кустов ежевики и других зарослей. В ужасе ревут олени, воют волки, слышится ужасающий свист змей, а на следующее утро на снегу можно увидеть следы оживших на ночь скелетов. Вот поэтому в Сории и прозвали это место Горой Призраков, поэтому я и хотел покинуть его до захода солнца.
Алонсо закончил свой рассказ в тот момент, когда молодые люди подъехали к мосту, который вел в город. Там они подождали остальных участников охоты, и все вместе продолжили путь по темным и узким улочкам Сории.
После трапезы слуги стали убирать со столов. А дамы и кавалеры расположились у высокого готического камина и продолжили беседу рядом с освещавшим их огнем. Ветер стучал в свинцовую оплетку стрельчатых окон замка графов де Алькудьель.
Казалось, только два человека остались в стороне от общего разговора. Это были Беатрис и Алонсо. Она, погруженная в свои мысли, смотрела, как играют языки пламени. Алонсо наблюдал, как огонь отражается в синих зрачках ее глаз.
Какое-то время оба хранили молчание.
Дамы в ночь поминовения усопших вспоминали мрачные истории о привидениях и призраках; в городе слышался колокольный звон, он звучал монотонно и печально.
— Красавица-кузина, — сказал Алонсо, нарушив наконец затянувшуюся тишину, — скоро мы расстанемся, и, может быть, навсегда. Я знаю, тебе не по душе пустынные равнины Кастилии, наши грубые и воинственные традиции, наши патриархальные и простые обычаи. Я слышал не раз, как ты вздыхала, наверное, о том, кто ждет тебя там, в твоих землях.
Беатрис с холодным равнодушием сделала какое-то движение, на ее презрительно сжатых тонких губах мелькнула усмешка.
— Может, в этом повинно великолепие французского двора, при котором ты была прежде, — поспешил добавить молодой человек, — но я предчувствую, что скоро я тебя потеряю… Перед расставанием я хотел бы, чтобы ты взяла себе что-нибудь на память обо мне… Помнишь, мы ходили в храм, чтобы возблагодарить Господа за то, что Он вернул тебе здоровье, ради этого ты и приехала сюда… Ты тогда обратила внимание на драгоценную застежку, которая закрепляла перо на моей шляпе. Она бы смотрелась очень красиво на вуали, на твоих темных волосах! Однажды она уже была на вуали одной обрученной дамы, мой отец подарил ее той, что дала мне жизнь, и она пошла с ней к алтарю… Хочешь ли ты ее в подарок?
— Я не знаю, как у вас, — ответила красавица, — но такой подарок у нас — знак взятого на себя обязательства. Только в день определенной церемонии должно принять такой дар из рук родственника… который только тогда и может на что-то рассчитывать.
Холодный тон, которым произнесла эти слова Беатрис, смутил на мгновение молодого человека; взяв себя в руки, он грустно сказал:
— Я понимаю, кузина, но сегодня День Всех Святых и в том числе день твоего святого, сегодня день подарков. Примешь ли ты подарок от меня?
Беатрис слегка прикусила губу и протянула руку, чтобы взять застежку, не говоря больше ни слова.
Юноша и девушка вновь замолчали, и снова послышались дребезжащие голоса старых дам, рассказывающих истории о ведьмах и домовых. Ветер свистел на улице, подрагивали стекла в стрельчатых окнах, печально и монотонно звонили колокола.
Прошло несколько минут, и разговор возобновился.
— Прежде чем закончится День Всех Святых, в который отмечается не только день твоего святого, но и моего, может, без каких-либо обязательств ты подаришь что-нибудь и мне на память? — спросил он, пристально глядя на нее.
В ответ ее взгляд сверкнул каким-то дьявольским блеском.
— Почему бы и нет? — сказала она и протянула руку к правому плечу, как будто искала что-то среди широких складок шитого золотом бархата… Затем, как будто смутившись, она добавила: — Ты помнишь голубую ленту, которая была у меня сегодня на охоте, ты еще назвал ее, не знаю почему, девизом своей души?
— Да!
— Но… она куда-то исчезла, потерялась! А я собиралась именно ее дать тебе на память.
— Потерялась! Но где? — спросил Алонсо, поднимаясь с сиденья, лицо его выражало и страх, и
