ничего хуже, чем ждать и догонять. Даже в повседневности, когда ничто не угрожает. Ожидание смерти в камере мучительно по-настоящему. Верховный суд отклонил апелляцию, но с приведением приговора в исполнение почему-то не торопились. Возможно, в высших инстанциях еще сохранялась надежда на торг с Москвой. Так или иначе, советскому разведчику было отпущено судьбой еще почти одиннадцать месяцев жизни. Зорге об этом не догадывался и был готов к тому, что его в любой день поведут на казнь. Необыкновенная сила духа помогла ему раздавить ужас смерти, взять себя в руки и начать работать. В полутемной камере, то задыхающейся от зноя, то превращающейся в ледяной склеп, он проводил долгие часы за подобием стола и что-то писал. Что? Говорят, это были строки, обращенные в будущее. Он не знал, что будущему, тому самому светлому коммунистическому будущему, в которое он верил, история не оставила места на нашей земле. Что в 1991 году распадется идеал его государственного устройства — Советский Союз, что указом президента новой, уже не Советской, России, будет запрещена компартия, а страна пойдет, спотыкаясь, падая, топчась на месте, но все же пойдет по так называемому демократическому, или проще — капиталистическому, пути. В ней появятся «олигархи», миллионы голодных и нищих, воровство и преступность в небывалых масштабах, которых никогда не знала Россия ни при царе, ни при большевиках. Хорошо, что Рихард не дожил, не увидел этой трагедии, как другие его коллеги-разведчики на Западе. Впрочем, не только они. Мне помнятся встречи с одним из выдающихся военачальников нашей страны в восьмидесятые годы — начальником Генерального штаба Советской Армии маршалом Ахромеевым. В свое время на этот штаб работал и Рихард Зорге. Мы, журналисты, глубоко уважали маршала за светлый ум, за детальное знание проблем ядерного разоружения, наконец, за его скромность и высокую добропорядочность. Нас буквально потрясло сообщение о его самоубийстве. Тело советника Горбачева обнаружили 21 августа 1991 года в его служебном кабинете в Кремле. В оставленной им записке говорилось: «Не могу жить, когда гибнет мое Отечество и уничтожается все, что считал смыслом моей жизни. Я боролся до конца…» Да, нет ничего страшнее крушения идеалов, которым посвятил жизнь.
Днем Рихард Зорге работал в камере за подобием письменного стола. Его «исповедь» принимала объемный характер. В ней уже значилось свыше тридцати тысяч слов. Дописать бы труд до конца! К сожалению, не удалось. Последнее творение замечательного разведчика и журналиста прервала суровая судьба камера тюрьмы, где совершалась казнь.
Днем Зорге работал. Так время летело более незаметно. Вечерами трудно было заснуть. Надзиратели рассказали потом его гражданской жене, вернее любовнице, с которой он жил, что ночами он подолгу ворочался на коротких для его роста нарах, иногда часами лежал с открытыми глазами. И, видимо, о чем-то думал, что-то вспоминал. Вспоминал, но что именно? Об этом можно только догадываться. Сам заключенный уже никогда не расскажет, не напишет об этом. Но почти наверняка мысли были о жене, оставшейся в Советском Союзе. Он не знал, что она уже исчезла где-то в Сибири, что ее уже перемололи жернова сталинских репрессий. Чаще вспоминалось другое собственная судьба разведчика и журналиста.
Пусть извинит меня читатель, но мне трудно не рассказать хотя бы кратко о легендарной жизни немецкого журналиста и разведчика Генерального штаба Красной Армии. Подробности его биографии и разведывательной работы, очевидно, до сих пор хранятся в совершенно секретном архиве Вооруженных Сил. Подробности некоторые, не все. Чем иначе объяснить мою встречу на Арбатской площади с генералом Мильштейном — асом советской разведки? Более детальным изучением деятельности Зорге, как я уже писал, занимались в свое время сотрудники западных спецслужб, связанные с ними писатели и журналисты. С одним из литературных маэстро этого типа, Чарлзом Уайтоном, мне посчастливилось встретиться и поговорить за рубежом. Кстати, он посвятил Рихарду Зорге немало страниц и в своей книге «Величайшие разведчики мира», выпущенной в Лондоне в шестидесятые годы.
Рихард, или Ика (так его называли в детстве мать, брат и сестры), родился в России 4 октября 1895 года в Баку. В столице Азербайджана, вернее на подступах к городу, я видел замечательный монумент, воздвигнутый в честь разведчика в наши годы другим разведчиком, впоследствии президентом независимого Азербайджана Гейдаром Алиевым, с которым мне довелось поездить две недели по жаркой пустыне Индии в восьмидесятые годы, задыхаясь от ветра, смешанного с песком, и испепеляющих лучей солнца. Мать Рихарда по национальности была русской, отец — немцем, который работал инженером на нефтяных приисках Ротшильда. Спустя несколько лет семья вернулась в Германию, где и прошли детство и юность Ики. Мальчик рос настоящим спортсменом, в школе и университете был душой общества. Прирожденное умение нравиться людям, находить с ними общий язык впоследствии пригодится Рихарду в его сложной профессии. В молодости он увлекается марксизмом. Видимо, сказалось влияние деда Фридриха Зорге — близкого друга Карла Маркса и видного деятеля Первого Интернационала. Когда началась Первая мировая война, Рихард отдает должное патриотизму, вступает добровольцем в немецкую армию. Первое ранение он получает на Западном фронте, второе… в России. Русская пуля солдата оставила на теле Ики след на всю жизнь. Но она не смогла помешать ему полюбить Россию. После революции 1917 года Рихард принимает активное участие в демократическом движении Германии, а после создания коммунистической партии становится одним из видных ее функционеров. В 1925 году Зорге делает смелый шаг — приезжает в Советский Союз, принимает советское гражданство и становится членом ВКП(б). К этому времени Рихард не только опытный революционер, но и доктор философских наук, автор ряда политических книг, завоевавших популярность в Германии и Советском Союзе. Он свободно говорит на немецком, русском, английском, французском, китайском и японском языках, всерьез увлечен изучением политических проблем, истории, культуры стран Дальнего Востока. В этой ситуации было бы непростительной глупостью со стороны нашей разведки не обратить на него самое пристальное внимание.
Мне показывали в Москве здания, где жил Рихард Зорге, где проходил агентурную подготовку. Я не смог поговорить с теми, у кого учился выдающийся разведчик. Засекреченные люди, многие из них погибли в сталинских лагерях, другие ушли из жизни в период военного лихолетья, третьи просто были недоступны журналистам даже в эпоху хрущевской оттепели. Но все, с кем довелось беседовать о Рихарде в Японии и на Западе, отмечали одно — выдающиеся способности Зорге и как разведчика, и как аналитика, и как талантливого журналиста. В этой связи вспоминаются слова Чарлза Уайтона, совпадающие с оценкой Макартура. «С какой бы меркой мы не подходили к нему, — заявил он мне в ходе встречи, — нельзя не согласиться с тем, что человек он был выдающийся. Можно не сомневаться, что Зорге добился бы огромных успехов в любой области, какую бы он ни выбрал. Именно поэтому он и стал непревзойденным разведчиком».
Какое прикрытие, на современном языке «крышу», следует выбрать для перспективного агента? Этот вопрос руководство ГРУ тщательно обсудило с самим Зорге. Остановились на профессии журналиста- международника. Есть опыт в написании книг и статей, есть такие замечательные качества, как умение перебросить мост к собеседнику, побудить его поделиться закрытой информацией. И потом что может быть лучше журналистского прикрытия? Встречайся с кем угодно, задавай любые вопросы, и никому не покажется, что ты не журналист, а разведчик.
В конце 1929 года Зорге направляют в Германию. Задача — договориться о сотрудничестве с одним из влиятельных журналов и поехать от него корреспондентом в далекий Китай. Кандидатура Рихарда представлялась заманчивой: автор ряда книг, знает проблемы Дальнего Востока, владеет китайским и японским языками. Его ангажирует журнал «Дас зоциологише магацин». Параллельно услугами немецкого журналиста захотел воспользоваться и ряд периодических провинциальных изданий Америки. Свой вклад вносит и наша разведка. Зорге снабжают американским паспортом, и теперь для всех в Китае он становится гражданином США Александером Джонсоном.
Я не буду детально останавливаться на деятельности Рихарда в Китае. Перечислю лишь некоторые важные ее этапы. К главным из них, пожалуй, можно отнести вербовку лучшего японского журналиста Одзаки, представлявшего крупнейшую газету страны «Асахи» и пользовавшегося широкой известностью на островах. Япония уже тогда готовилась к агрессии в Китае. Надо ли говорить, что серьезная аналитическая информация о положении на континенте вызывала живой интерес и среди рядовых японцев, и в первую очередь у тех, кто планировал вторжение в Китай. Журналистская известность, реноме человека, окончившего элитарный Токийский университет, где учились лишь отпрыски самых богатых и влиятельных аристократических семей, открыли Одзаки после возвращения на родину доступ в святая святых японской политической кухни. Он стал членом мозгового центра премьер-министра Японии принца Коноэ. Второй удачей стало для Зорге привлечение к своей работе видного художника-японца Мияги, приехавшего в Китай
