во Владимирку. Реабилитация к освобожденному после отбытия срока пришла лишь в 1991 году. Военная прокуратура доказала полную несостоятельность всех обвинений, выдвинутых против Судоплатова.
Владимирская тюрьма являлась местом заключения многих представителей советской элиты. Здесь отбывали срок видные советские разведчики, общественные деятели, академики, сын Сталина Василий. Режим во Владимирке отличался относительной строгостью. Подъем в шесть утра, скудную еду разносили по камерам и передавали через маленькое окошко в тяжелой металлической двери. Днем можно было только сидеть на стуле, привинченном к цементному полу, — лежать на кровати не разрешалось. Во избежание нарушения правил она поднималась к стене и запиралась на замок. Прогулка продолжительностью около сорока пяти минут происходила в присутствии охраны в маленьком дворике, площадью не более 20 метров. Отбой следовал в десять вечера, но свет не тушили всю ночь.
Но у пленных генералов условия казались значительно лучшими. Я видел, что эсэсовцы находились в отличной физической форме. Им разрешалось копаться в земле, разводить цветы в клумбах. Отадзо Ямаде, как и его немецким коллегам, предстояло провести за решеткой 25 лет. Ямада, бывший командующий армией, в отличие от эсэсовцев выглядел вконец сломленным. Бледный, поникший маленький человечек, от одного слова которого еще недавно зависели судьбы полумиллиона японских солдат, часами понуро сидел или лежал в камере на железной койке, застланной видавшим виды солдатским одеялом. Кровать в качестве поблажки не поднимали к стене. От гнетущих мыслей генерала, видимо, не спасало и общество его адъютанта, которого тюремное начальство поселило вместе с ним в камере.
Вечерами, перед тем как лечь спать, Ямада подолгу рассматривал старые пожелтевшие фотографии членов семьи, прикрепленные каким-то чудом над тюремной койкой к сырой стене. Молодая еще жена, в кимоно, маленькие дети. Как они выглядят сейчас? Он не видел их много лет, и вряд ли ему суждено с ними встретиться в этой жизни. Впереди почти четверть века заключения, а ему в советской тюрьме уже стукнуло 70.
Я спросил генерала, почему вечерами он придерживается этого ритуала. Помолчав немного, он нехотя ответил: «Это часто помогает их видеть во сне, разговаривать с ними». По молодости и атеистическому воспитанию я не поверил в возможность такого. Двадцать лет спустя, когда по представлению КГБ меня вывезли вместе с семьей из Австралии и лишили права работать по специальности, мне стало ясно — не покривил душой тогда в тюрьме престарелый заключенный. В течение пяти лет, пока советская контрразведка не приняла другого решения, мне, как и генералу, с поправкой на ситуацию, снился один и тот же сон каждую ночь: «политическое доверие» возвращено, и я снова работаю как журналист-международник. Психика человека поистине таит еще немало загадок.
В 1952 году Отадзо Ямада навестили в тюрьме члены первой японской парламентской делегации, в числе которых был молодой, энергичный, бывший морской офицер, а ныне политический деятель Ясухиро Накасоне. Оставив нас, сопровождающих, за дверью, гости долго разговаривали с заключенным. О чем? Нам так и не удалось узнать. Видимо, не во всех камерах устанавливалась подслушивающая аппаратура. Вряд ли гости сочли возможным заверить Ямаду в скором досрочном освобождении. Политические отношения побежденной Японии с Москвой представлялись далеко не простыми. Да и человеку вообще не дано предвидеть будущее. Разве можно было тогда представить, что через четыре года, после нормализации японо-советских отношений, осужденный военный преступник вернется на родину, а молодой парламентарий Накасоне займет со временем кресло премьер-министра страны.
…Слава богу, пять лет учебы остаются позади. В синей книжке-дипломе черным по белому значиться: страновед по Японии, референт-переводчик со знанием японского и английского языков. Пройден первый трудный этап московской жизни. Впереди не менее сложная задача — устроиться на работу и, главное, хотя бы временно найти жилье, прописаться в столице. Москва город режимный, власти заставляют иногородних выпускников возвращаться туда, где они проживали до окончания вузов. Но кому в Казани нужен молодой специалист по Японии?
Как в Москве вербовали иностранцев
На институтской комиссии по распределению молодых специалистов предлагают самые разные варианты. Больше всего везет фронтовикам и членам КПСС. Для них, несмотря на тройки по языку, открыта дорога в Международный отдел ЦК КПСС, КГБ, МИД. Для остальных выбор меньше — радио, аспирантура, библиотеки и даже средние школы, где, забыв чему учился пять лет, предстоит преподавать английский язык. Мной заинтересовалась правительственная газета «Известия». Неужели суждено стать журналистом? После встречи с заведующим кадрами газеты от предложения пришлось отказаться — редакция не обеспечивала жильем. Не устроили и неизбежные ночные бдения в газете, когда одни журналисты вместе с метранпажами верстали в цеху номер, другие выискивали опечатки, бегали с пахнущими типографской краской газетными полосами по редакторским кабинетам. И за все это заработная плата в 900 рублей — немногим больше стипендии в институте. Кто мог знать, что мне все же через 12 лет суждено вернуться в «Известия» и поехать корреспондентом в Японию?
Второе предложение последовало по телефону из отдела кадров Генерального штаба Советской Армии. Оно считалось почетным. Война закончилась недавно, и авторитет Вооруженных Сил еще далеко не померк. Мне сообщили номер телефона и дали на раздумье несколько дней. Видимо, сработала студенческая практика в лагере. Специальное обучение, работа в военной разведке, с каждым положенным сроком новые звезды на погонах — все это рисовалось заманчивой перспективой. Победил все-таки здравый смысл. Ну какой из меня разведчик?! Кинофильмы, книги говорили, что это люди особого склада, герои. Смогу ли я стать таким же? Пожалуй, нет. Только подведу и тех, кто в меня поверил, и, конечно же, самого себя. Выгонят, уволят из армии. Опыт ряда моих институтских учителей показывал — незавидная это перспектива! Через неделю я позвонил и отказался от предложения кадровиков.
Тут уж институтская комиссия, как говорится, умыла руки. Действуй сам! Пришлось побегать по многим ведомствам и учреждениям. Безрезультатно, никто не хотел принимать на работу иногороднего, да еще без знакомств, телефонных рекомендаций и жилья. Но в конце концов счастье улыбнулось. Воистину, как звучали слова популярной песни, «кто ищет, тот всегда найдет»! Взяли в Международный отдел ВЦСПС — штаб-квартиру всех советских профсоюзов. Руководство отдела поручило работу, большей частью не связанную с Японией и моей специальностью, — наладить выпуск еженедельного радиожурнала «Говорят советские профсоюзы». Его предстоит передавать на основных языках мира на зарубежные страны. Задача — пропагандировать преимущества и социальные достижения советской системы и, конечно, заботу профсоюзов о человеке труда.
Итак, все-таки журналистика и пропаганда. Мой шеф — бывший военный журналист и, как говорили, дипломат Савва Артемьевич Дангулов, умный, широко образованный человек. Мы никогда не пытались узнать, за что его уволили из министерства иностранных дел и «списали» в профсоюзы. Но одно казалось очевидным: дипломатическое ведомство и его руководитель Андрей Януарьевич Вышинский, главный государственный обвинитель на политических процессах «врагов народа» в тридцатые годы, лишились талантливого специалиста. Савва Артемьевич, к сожалению, проработал с нами короткое время. Он сменил служебный кабинет профсоюзного функционера на писательское кресло и впоследствии стал автором целой серии романов.
Перед сотрудниками Международного отдела ВЦСПС ставилась еще одна, по сути основная, задача: вести пропагандистскую работу среди иностранных делегаций. Здесь в качестве куратора всех тридцати молодых международников выступал полковник КГБ Степан Гаврилович Корнеев. Высокий, холеный, красивый, всегда со вкусом и по последней моде одетый, он не спешил расправляться с нами, когда мы допускали ошибки в работе с иностранцами. В задачу опытного контрразведчика входили выявление агентов западных спецслужб, засылаемых к нам в составе делегаций, и вербовка профсоюзных деятелей во время пребывания в СССР. Нам, переводчикам, поручалось информировать его о настроениях всех делегатов, с которыми приходилось работать. Ежедневно поздно ночью после возвращения из московских театров мы сидели в гостиничных «штабных» номерах и вели протокольную запись всех высказываний делегатов за день. Наутро все наши творения пересылались Степану Гавриловичу. На основе их он, видимо, делал необходимые выводы о возможности вербовки того или иного делегата.
