совершить чудовищный поступок по отношению к своему сыну, причем оба раза не по своей инициативе и вопреки своему желанию. И оба раза в дело вмешается Божий ангел и в последнее мгновенье спасет каждого из сыновей. В случае Измаила за мгновенье до его смерти появится вода, а в случае Исаака за мгновенье до его всесожжения появится заплутавший в кустах агнец, который и будет принесен в жертву. Однако самое важное в обоих случаях — конечно, поведение Авраама, который каждый раз подчиняется жестокому приказу, не пытаясь ни спорить, ни возражать. Не удивлюсь, если именно его покорное согласие изгнать Измаила побудило Бога потребовать в следующий раз принести в жертву Исаака. Словно бы Бог и Сам дивился — где же предел послушанию этого отца и что еще он готов сделать?
Я уже упоминал ту скупость и краткость описаний, которые автор использовал в рассказе о жертвоприношении Исаака. Несколькими словами он сумел намекнуть на бурю, бушующую в душе Авраама, не описывая ее. И такая же душевная буря ощущается в рассказе об изгнании Измаила. И здесь из считанных слов возникает и вырисовывается целая картина. Вот Авраам берет сумку с хлебом и мех с водой: «И дал Агари, положив ей на плеча». Так и видишь, как Авраам протягивает Агари эти припасы, но глаза его тем временем смотрят куда угодно, только не ей в глаза, а она, застыв от ужаса, уже понимая, что ее ждет, не берет то, что он ей протягивает, ибо возьми она из его руки, это означало бы согласие с той жестокой и злобной несправедливостью, на которую ее обрекли.
Но Агарь не согласна участвовать в этой несправедливости, она не берет протянутые ей припасы, и потому Авраам вынужден положить сумку и мех с водой ей на плечи — как вешают на вешалку или кладут в седельную корзину. И «отрока» — его зовут Измаил, если кто забыл, — он тоже передает ей в руки, потому что Агарь не берет и его, и кто знает, быть может, Измаил все это время прижимался к нему, к своему отцу, к Аврааму.
А Сарра? Где была Сарра все это время? Надо думать, сидела в шатре и прислушивалась — как в тот день, когда к Аврааму пришли ангелы с вестью о рождении Измаила. И кто знает, может, и смеялась в душе, как тогда.
«Мы родственники»
Послушание Авраама — как в истории изгнания Измаила, так и в истории жертвоприношения Исаака — вызывает недоумение и любопытство. Принято объяснять это глубокой верой и восхвалять Авраама за нее, но похоже, что послушание это проистекает также из особенностей характера: Авраам стремится любой ценой избежать конфликта. В прошлом, когда вспыхнула ссора между его пастухами и пастухами Лота, он тоже немедленно расстался с племянником. Верно, разлука была взаимовыгодной и миролюбивой, но продиктовало ее все то же стремление избежать конфликта: «Да не будет раздора между мною и тобою, и между пастухами моими и пастухами твоими; ибо мы родственники. Не вся ли земля пред тобою? отделись же от меня. Если ты налево, то я направо; а если ты направо, то я налево» (Быт. 13: 8–9).
И точно так же вел себя Авраам в Египте и в землях филистимлян. Всюду его преследовал страх, что местные цари убьют его, чтобы «взять себе» его красивую жену, и потому он всюду представлял ее как сестру. При всем уважении к красоте праматери Сарры позволительно все же думать, что она была не единственной красивой женщиной в те времена, и как-то не верится, что так вели себя мужья всех красивых жен, приходившие с ними в Герар царя Авимелеха или в Египет фараона.
И в предыдущем, до изгнания Агари, конфликте между нею и Саррой Авраам вел себя точно так же. Сарра тогда утверждала, что ее рабыня, забеременев, стала свысока относиться к ней, и эта жалоба действительно была справедлива. Но вместо того чтобы поставить Агарь на место, Авраам снова предпочел уклониться. «Вот, служанка твоя в твоих руках, — сказал он жене, — делай с нею, что тебе угодно». И Сарра стала так измываться над Агарью, что та сбежала от нее.
В сущности, кроме погони за царями, пленившими Лота, Авраам не вступал в конфликт ни с одним человеком. И даже в его разговоре с Богом о числе праведников, которые спасут Содом, просматривается та же линия. На первый взгляд Авраам спорил вполне бесстрашно. Он даже упрекнул Бога: «Судия всей земли поступит ли неправосудно?» Однако и в этом споре он на самом деле проявил нерешительность и боязливость. Вместо того чтобы напрямую попросить Бога о спасении любимого племянника, он долго и докучливо ходил вокруг да около, обсуждая общие принципы Божьего воздаяния за грехи.
Но все это не идет в сравнение с историей двух его сыновей. Ибо о судьбе праведников, которых в Содоме не было вообще, Авраам все-таки спорил. Но о жизни Измаила и Исаака — нет. В обоих этих случаях он подчинился требованиям и указаниям других: первый раз — своей жены, второй раз — своего Бога. Измаила он изгнал в пустыню, а Исаака связал и положил на жертвенник. К большому сожалению, тот, кому предназначено было стать «отцом множества народов», не сумел быть отцом двух своих сыновей.
«Отец мой! Благослови и меня»
Второй плач в Библии — это плач Исава. Он заплакал, когда понял, что брат и мать обманули Исаака и тот отдал свое благословение Иакову. На первый взгляд Иаков и Ревекка воспользовались слепотой Исаака. Но на самом деле они полагались также на его ненасытную страсть к вкусной еде. Библия рассказывает, что Исаак любил Исава, «потому что дичь его была по вкусу его» (Быт. 25, 28). Да и требование Исаака: «Вот, я состарился; не знаю дня смерти моей […] пойди в поле, и налови мне дичи, и приготовь мне кушанье, какое я люблю, и принеси мне есть, чтобы благословила тебя душа моя, прежде нежели я умру», — тоже говорит о жадном желании, в котором на сей раз есть даже оттенок истерически нетерпеливого каприза. Ибо на самом деле Исаак и после этой трапезы жил еще долгие годы.
На первый взгляд плач Исава менее оправдан, чем плач Агари. Та была изгнана с ребенком в пустыню, где их жизни грозила прямая опасность, а в случае Исава такой опасности не было. Его никуда не изгоняли, и к тому же он был взрослым, самостоятельным мужчиной, охотником, а не беззащитной женщиной с ребенком на руках. Тем не менее обе истории все-таки похожи, и это проявляется как в сходстве между Исавом и Измаилом, так и в сходном отношении к ним в их семьях. Оба они охотники: Измаил — стрелок из лука (Быт. 21, 20), а Исав выходит на охоту с луком и колчаном стрел (Быт. 27, 3). И оба они — старшие братья, которых отцы предали и лишили первородства и дальнейшего участия в семейной истории.
Плачу Исава тоже предшествовал вопль. Когда он вернулся с охоты и обнаружил, что Иаков обманом получил отцовское благословение, он «поднял громкий и весьма горький вопль». Вопль, в котором нет слов, ибо весь он — гнев и отчаяние. На мгновение кажется, что с этим воплем из его души изошла и вся горечь, и теперь он успокоится. И действительно, он даже попытался найти выход из ситуации. «Отец мой! Благослови и меня», — предложил он. Но Исаак сказал, что все благословения он уже отдал Иакову. «Что же я сделаю для тебя, сын мой?» (Быт. 27, 37).
Лишь после этих слов Исав окончательно прозрел. «Неужели, отец мой, одно у тебя благословение?» Тон его меняется буквально по ходу разговора, он начинает с гнева и отчаяния, переходит от гнева к просьбе, от просьбы к мольбе, и его частые повторения «отец мой», «отец мой» свидетельствуют о том, что Исав вдруг понял подлинный смысл происшедшего. Понял, что отныне Ревекка от него отказалась. И, поняв это, «возвысил Исав голос свой, и заплакал», даже дожидаясь ответа Исаака на свой последний вопрос. Не об утрате благословения он плакал, а о том, что его предала родная мать. Что она задумала злобные козни против своего же сына, не против чужого, как Сарра, когда изгоняла Измаила.
Я представляю себе, что это было ужасное зрелище. Исав, этот могучий, сплошь поросший волосом охотник, сильный и смелый человек полей, вдруг сломался и заплакал, как ребенок. Мы больше не услышим его рыданий и не увидим его плачущим вплоть до повторной встречи с Иаковом, много лет спустя, уже в момент их примирения. Но сейчас Иаков поспешно покинет родительский дом, чтобы бежать в Харран от возможной мести брата, а Исав — как это естественно, и предсказуемо, и трогательно! — уйдет к тому, кто похож на него, второй изгнанник — к первому изгнанному сыну той же семьи, к своему дяде Измаилу. Уйдет к нему и даже возьмет в жены его дочь.
