Хладнокровно перенеся ночной бег и страшное видение меча, поднятого над головой мужа, она, когда все уже было улажено, тихо охнула и упала в обморок на ставшей общей дорожке. Девайя и Сомайя, изумленные этим оборотом, подняли ее и привели в чувство. Но старый вождь не удивился. Он хорошо знал, что быть женой курга — дело нелегкое и далеко не безопасное.
Во всех спорах, которые приходится разбирать деша-такке, он соблюдает два твердых принципа — справедливость и гласность. Гласность предполагает солидные свидетельские показания, устанавливающие вину. Вина эта может быть разная. Вина отдельного человека, вина целой семьи, а иногда и всей деревни. Каждая вина требует своего особого подхода, своего наказания или великодушного прощения.
Несколько лет назад провинилась целая деревня. Деревня называлась Кодунур. Ничем особым среди других она не выделялась. Разве только тем, что место, где она располагалась, было глухим, и десятки миль горных лесов отделяли ее от других деревень. Но, несмотря на это, мужчины и женщины Кодунура исправно посещали танцы во время хутри. И хотя им для этого нужно было совершить долгий путь, кодунурцы никогда не нарушали установленных традиций. Но в 1968 году случилось нечто необъяснимое. Деревня полностью не явилась на танцы. Деша-такка даже задержал их начало, так как надеялся, что кодунурцы вот-вот появятся. Но они так и не появились. И танцы состоялись без них.
Тех, кто не приходит на танцы без уважительной причины, вождь штрафует. Но оштрафовать целую деревню — такого еще не бывало. И потом надо выяснить причину неявки. Деша-такка послал в Кодунур своего разведчика. Но разведчик вернулся ни с чем. Он только смог рассказать вождю о несколько странном поведении жителей деревни. Кодунурцы оказали разведчику, по его словам, «преувеличенное гостеприимство», но от разговоров о хутри и танцах твердо уклонялись. Все, как один, при упоминании их отводили глаза в сторону и не отвечали на вопросы. Более того, вся деревня проявила в эти три дня, пока там находился разведчик, необоснованно повышенный интерес к проблемам международной политики. Кодунурцы могли только говорить и думать о ней. И в этих разговорах они проявили себя, опять-таки по словам разведчика, «экспертами высокого класса». «Эксперты» сообщили разведчику уйму интереснейших сведений. И многие из этих сведений, как установил сам разведчик, еще не успели попасть на страницы газет и даже не прозвучали по радио. Но кодунурцам они почему-то были известны. Разведчик вернулся обратно, прекрасно подкованный по части международного положения, но в полном неведении о событиях местного значения. Вождь внимательно выслушал его.
— Послушай, — быстро прекратил он его восторги, касавшиеся «экспертов», — они просто тебе заговаривали зубы. — А почему заговаривали? — продолжал он. — Да потому, что вся деревня совершила какой-то проступок. Совершила дружно и одновременно. Но вот какой, — ты и не узнал.
Разведчик счел за благо ретироваться и не показывался целый месяц на глаза вождю.
Но даже в Курге тайное, наконец, становится явным. К вождю пришел человек, но он не был кодунурцем. И человек сказал, что он случайно оказался во время хутри в Кодунуре и все видел.
? Что же ты видел? — строго спросил деша-такка.
? Я видел, — сказал человек, — как кодунурцы совершили церемонию «поуду» на день раньше.
? Но они, видимо, ошиблись, — заметил деша-такка.
— Может быть, и ошиблись, но это не меняет дела, — ответил человек.
«А ты ябеда и шпион», — подумал старый вождь, но вслух ничего не сказал. Теперь он знал, почему кодунурцы не пришли танцевать. Они ошиблись, испугались и никому не сказали о своей ошибке. Но человека, который сообщил ему об этом, деша-такка все равно перестал уважать. Он надеялся, что со временем кодунурцы открыто признаются в своей ошибке. Может быть, так и случилось бы, если бы не неприязнь, которую испытывал деша-такка к «ябеде и шпиону».
На следующий год кодунурцы дружно появились на танцах. Но на их лицах лежала печать какой-то странной отрешенности. Они держались отдельной молчаливой группой и не смотрели людям в глаза. Вождь сразу понял, что странная отрешенность кодунурцев не что иное, как искреннее раскаяние в содеянном. «Ну что же, попробуем», — решил деша-такка.
Когда все уселись на священной поляне в ожидании танцев, он немного помедлил, а потом спросил:
— Кто-нибудь совершил поуду в прошлом году на день раньше?
Все молчали. А лица кодунурцев стали еще отрешеннее. Казалось, они все дружно выбыли из суеты и шума этого бренного мира.
«Конечно, — подумал вождь, — плохо, что они не признаются. А с другой стороны, почему они должны признаваться? Но если я их спрашиваю, то все-таки надо признаться». Ход мыслей деша-такки был явно противоречивым. Но кодунурцы и не думали помогать вождю навести в них надлежащий порядок.
? Хорошо, — сказал деша-такка. — Мистер Кариаппа, вы — старейшина деревни. Вы можете мне сказать, почему в прошлом году мы не видели на танцах ни одного кодунурца? У вас что, была эпидемия?
Мистер Кариаппа поднялся и публично отверг наличие эпидемии.
— Мы, — сказал старейшина, — в тот день перессорились. И даже передрались. И мы боялись, что будем продолжать драться и здесь, — и опустил глаза.
«Конечно, — подумал деша-такка, — он врет. Но ведь людям иногда бывает очень трудно признаться в ошибке. Особенно прошлой».
— Значит, — обратился он к старейшине, — вы боялись, что из-за вас случится то, что произошло в 1886 году?
— Да, да! — загалдели вдруг вернувшиеся в суету сего мира кодунурцы. — Мы боялись, что вы снова запретите танцы хутри.
Но тут поднялся тот человек, «ябеда и шпион», и снова повторил свои обвинения против кодунурцев. Кодунурцы сникли. А деша-такка неожиданно рассердился. Но так и не понял — то ли на себя, то ли на «шпиона», то ли на упрямых кодунурцев.
— Одного свидетеля недостаточно, — сказал он. — Кто еще знает, что кодунурцы ошиблись в прошлом году?
Но никто не знал, кроме них самих.
— Свидетельство не действительно, — вынес приговор вождь.
— Что же нам теперь будет? — робко спросил мистер Кариаппа.
— Ничего! Танцуйте! — и злорадно посмотрел на «ябеду и шпиона».
Так деревня Кодунур, благодаря мудрости и великодушию вождя, избежала наказания и даже штрафа.
Проходят праздники, наступают будни. Но у вождя не убавляется работы. Он разрешает споры между деревнями, между соседями, между родственниками, между женами и мужьями. Те споры, с которыми в суд не пойдешь.
Я зашла к старому вождю перед моим отъездом из Курга.
— Кажется, у меня сегодня спокойный день, — сказал он. — И мы проведем его в приятной беседе.
Но в это время в деревенскую тишину вторглись какие-то посторонние звуки. Они неотвратимо приближались, и уже можно было различить слова.
— Иди! Иди! Это ты дома такой смелый!
На дороге, ведущей к дому деша-такки, показались двое. Мужчина и женщина. Мужчина покорно, но несколько замедленно, шел впереди. А женщина толкала его кулаками в спину и кричала свое: «Иди! Иди!»
— Кажется, у меня сегодня спокойный день… — повторил деша-такка, задумчиво глядя на приближавшуюся пару и теребя свою хемингуэевскую бороду.
Вот теперь посудите сами: легко ли быть в Курге пождем?
20
Зернышки на ладони
